Над мастерской, где изготавливались медицинские инструменты, находилась выцветшая вывеска с тремя золотыми шарами. Едва Иеремия вошел, как навстречу ему показался мастер Хаббарт собственной персоной.
— Не могу выразить словами, какая это радость для меня принять вас под свой кров, святой отец, — широко улыбнулся мастер.
Хаббарт был худощавым сероглазым мужчиной с начинавшими редеть каштановыми волосами. Проработав в свое время оружейных дел мастером, он пришел к мысли наладить изготовление хирургических инструментов, и поскольку имел, что называется, золотые руки, вскоре стал процветать.
— Мэри, иди сюда, — позвал мастер Хаббарт.
Вскоре появилась жена мастера, такая же худая, как и он сам, только выглядевшая куда менее приветливо.
— Проводи нашего гостя в его комнату да покажи и расскажи ему все, чтобы он знал, где что находится.
Иеремия пропустил Мэри вперед. Дом был трехэтажным. Мансарда оказалась достаточно просторной — в ней можно было не только жить, но и отправлять мессу. Сундук с сутаной и всем необходимым для мессы уже доставили. Как и многочисленные книги. После того как Иеремия выложил из карманов все предметы личного обихода, миссис Хаббарт показала ему дом. Кухня находилась позади мастерской в первом этаже, за ней спряталось и отхожее место в виде пристройки, нависавшей на водами реки. Сооружение это было весьма удобным для обитателей дома, однако временами доставляло массу хлопот проплывавшим внизу лодочникам — тем приходилось держать ухо востро, чтобы ненароком не угодить под зловонный дождь или, того хуже, град.
Вечером, после того как мастер Хаббарт запер мастерскую, муж и жена попросили иезуита исповедовать их. После ужина все трое еще некоторое время сидели за столом, обсуждая католический приход. Иеремия собрался с утра побеседовать со всеми членами паствы и выяснить, кто нуждался во вспомоществовании.
Ночь Иеремия спал спокойно, несмотря на не умолкавший ни на минуту шум воды и скрип водяных колес. И хотя иезуит привык вставать рано, его уже в пять утра разбудил шум на мосту — скрип колес повозок, развозивших товары и еду. Но это было не самое страшное — через мост прогоняли стада свиней и коров, вопивших и мычавших так, что разбудили бы мертвого. Вообще место это оказалось шумным — перебранки погонщиков, выкрики бродячих торговцев, соленые шутки лодочников, тоскливые крики чаек, лай собак, цокот копыт не стихали до позднего вечера.
Иеремия открыл окно и выглянул на реку, усеянную всевозможными судами. Между внушительными торговыми кораблями и баржами сновали юркие лодочки. Кое-где на пристань сгружались товары. Неподалеку возвышались серые башни Тауэра, бдительного стража Лондона. Четыре увенчанные луковками крыш башни крепости четко выделялись на боне синего весеннего неба. Ветер доносил сюда и шум Биллингсгейтского рынка. Это место Всевышний явно назначал тем, кому надлежало учиться смирению. Помолившись, Иеремия спустился вниз позавтракать в обществе своих новых хозяев.
Глава 18
Ален, занятый своими мыслями, шел по Патерностер-роу.
— Как вы думаете, мастер, понравится миссис Милтон? — нарушил молчание Кит, шедший рядом.
Ален, повернув голову, посмотрел на светловолосого мальчика, выжидающе смотревшего на него.
— Честно говоря, не знаю, Кит, — ответил он. — Она уже не молоденькая.
Миссис Милтон была вдовой владельца паба, умершего этой зимой от чумы и оставившего ей одни лишь долги. Пару дней назад пожилая женщина попала под повозку, которая протащила ее несколько ярдов, в результате чего у нее оказалась раздроблена рука. Ален обработал переломы, но опасался, что рука усохнет — были разорваны сухожилия и связки. Теперь он регулярно посещал миссис Милтон на дому, следя за выздоровлением. И так как она была женщиной бедной, и ей полагалось вспомоществование, Ален отказался брать с нее плату за лечение.
И вот они с Китом возвращались в лечебницу, где за хозяина оставался Николас. Они были уже в нескольких шагах от дома, как вдруг Алена словно кольнуло. Кто это выходит от них? Уж не Мартин ли Лэкстон? Чего этому лоботрясу делать в лечебнице? К счастью, молодой Лэкстон направлялся в противоположную сторону и не заметил появления Алена, и надо сказать, кстати. В лечебнице все было как обычно. Крикнув Ника, Ален настороженно спросил:
— Что здесь делал Мартин Лэкстон? Надеюсь, не буйствовал?
Ник покачал головой.
— Я и не видел, как он вошел, мастер. Я был в саду — ходил посмотреть, как там наши травы. По-моему, он зашел увидеться с сестрой. Во всяком случае я слышал, как они бранились у нее в комнате. Так что вы бы ее спросили. А бранились они так, что и на улице было слышно.
Похлопав подмастерья по плечу, Ален решил наведаться на второй этаж. В спальне он обнаружил Энн и ее тетушку. У Энн по щекам текли слезы. Элизабет, желая успокоить ее, гладила по голове, но Энн, похоже, была безутешна.
— Что случилось? — обеспокоенно спросил Ален.
Не глядя на него, Элизабет ответила:
— Только что здесь побывал Мартин.
— Я видел, как он выходил. Что ему было нужно?
— Деньги! Он всегда был транжирой, транжирой и остался. Пьет да бегает по домам… Сами понимаете по каким.
— Так он выпрашивал у Энн деньги?
— Не выпрашивал, а требовал, — презрительно рявкнула тетушка. — И когда она ему их не дала, ударил ее. Я вот, жаль, не успела, а не то я бы ему показала.
Ален присел на край кровати и ласково дотронулся до плеча Энн, но молодая женщина в испуге отпрянула.
— Не трогайте меня! — выкрикнула она, прижавшись к Элизабет.
Ален убрал руку.
— Я просто хотел вас успокоить, — обиделся Ален. — Хорошо, обещаю вам, что непременно схожу к вашему отцу и переговорю с ним о Мартине. Какое он имеет право приходить сюда и клянчить у вас деньги? А тем более заниматься рукоприкладством.
Обе женщины испуганно взглянули на него.
— Да вы что? Ни в коем случае! — воскликнула Элизабет. — Только этого не делайте, прошу вас. Мой свояк души в своем сынке не чает и гладит его по головке, что бы тот ни натворил. Без толку к нему ходить. Лучше вообще промолчать об этом.
Ален был изумлен.
— Ну, как знаете. Но ведь Мартин снова сюда явится. И что тогда?
Элизабет поджала губы, ни слова не произнеся в ответ. Ей, как и Алену, было ясно, что помощи ждать неоткуда. Не было законов, защищавших женщину от посягательств в семье, — будь то отец, брат или законный супруг. Они обладали всеми правами для укрощения строптивых жен, в том числе и поколачивать их как нерадивую прислугу.
— Вы должны защищать нас, — укоризненно бросила Элизабет. — Но вас ведь дома не застанешь. Полдня бегаете по больным.
— Это мой долг, мадам, — защищался Алей, хотя упрек был в целом справедлив.
