— Это только вроде. Те люди, что тебя с зоны сдернули, распрекрасно знают, что ты с двадцатью пятью тоннами бабок гуляешь где-то. И хотят тебя отловить.
— А как же Ястреб?
— За него многие воры и просто блатные мазу держат. Сказали, что на вас руку бакланы подняли и за это с них Ястреб получил.
— Замочил?
— Точно. Народ мелкий стал. Закон забыли. Особенно грузинские воры за Ястреба слово говорили. Мне шепнули, что сучонок этот многим за бабки помог от сроков и даже от вышки отвертеться. Многие блатняки и приблатненные при нем кормятся. На меня буром поперли, грозили, только я на них клал.
Федор в уголовном мире был знаменит тем, что никогда не ругался матом.
— Потом, после правила, ко мне Коляша Кошмар подошел и побазарил, мол, некоторые с меня получить желают. Чтобы я кровью ответил. А твое дело я поставил.
— Какое?
— Да с Зельдиным этим. Вот тебе слепочки ключей, жена его с дочерью в Гаграх греются, а он ежедневно, как часы, в семь домой. Час побудет, переоденется — и к любовнице.
— А кто любовница.
— Певица из «Метрополя».
— Значит, он не в кабак ездит?
— Когда как, Миша. Но из дома всегда уходит в одно и то же время.
— Каков клиент из себя?
— Крупный, жирный мужик, рыхлый, но духовитый. Может, мне пойти с тобой?
— Не надо, Федор, это мое дело.
— Ладно, тебе жить, кент. В подъезд ты должен зайти ровно в пять. Слева от двери электрощит, откроешь его — там будет лежать волына…
— Зачем?
— Для понта, чтобы страху нагнать. Закончишь дело, волыну вытрешь как следует и обратно положишь. Не бойся, ее сразу заберут. Тебя мои люди страховать будут.
— Зачем, Федор?
— Надо, Миша. Зельдин этот с Ястребом повязан под завязку. Надо. Не бойся, ребята работают молодые, тебя не знают. Вот, держи, я тебе усики в цирковой гримерной взял. Давай попробуем.
Федор помазал кисточкой под носом у Мишки и ловко приклеил усы.
— Посмотри-ка на себя в зеркало, — захохотал Федор.
Мишка взглянул и увидел, что усы сильно изменили его лицо.
— Вот не думал, — сказал он.
— Так и должно быть, а если бороду отрастишь, тебя вообще никто не узнает. У тебя котлы есть?
— Нет, — вздохнул Мишка, — не успел купить. Ты же знаешь, я какие попадя не надену.
— Знаю твой дешевый понт. Но на дело тебе без них идти нельзя, там все по времени рассчитано.
Федор встал, открыл шкаф, вытащил несколько наручных часов, положил перед Мишкой.
— Новьё. Котлы японские и швейцарские.
Мишка любил часы трепетно и нежно. На воле часто менял их. Сидел, бывало, за столом, чуть сдвинув рукав пиджака, и краем глаза любовался красивой игрушкой на запястье.
Часы перед ним лежали хорошие: «Сейко», «Ориент», «Омега», «Ланжин».
Он выбрал «Ланжин-хронограф» с двумя отливающими перламутром маленькими циферблатами внутри основного и тонкой красной секундной стрелкой, бегущей по кругу.
— Я так и знал, что ты их выберешь. Швейцарская машина на все времена.
— Сколько? — Мишка надел часы на руку.
— Ты же знаешь цены, Миша.
— Кусок.
— Годится.
Мишка рассчитался.
* * *
Когда красная секундная стрелка приблизилась к пяти, Мишка вошел в подъезд. Набрал код. Замок хрипло крякнул, и дверь отворилась. Мишка вошел в пустой, пахнущий горелой картошкой вестибюль подъезда. Справа — металлическая дверца распределительного щита. Он открыл ее и увидел наган, старый, надежный револьвер. Сунул его в карман и пошел к лифту.
В кабине он проверил оружие, желтые патроны сидели в гнездах, внушая спокойствие. Мишка поднялся на последний этаж и начал спускаться вниз.
Никого. По летнему времени большинство жильцов кооператива кантовались на даче.
Мишка подошел к двери сороковой квартиры, раскрыл кейс, вынул смастыренные ключи.
Посмотрим, как он их заделал. Замков три. Один обычный и два сейфовых. Сейфовые для Махаона — дело плевое, а вот нормальный финский — тут посложнее для него. Он был медвежатник, а не домушник.
Он вставил ключ, и замок поддался спокойно и просто. Теперь сейфовый, один открылся, а второй начал заедать. Ладони в перчатках взмокли.
Махаон достал заделанную на даче отмычку, вставил, повернул, и дверь поддалась. Его встретила знойная тишина квартиры. Окна были закрыты, в комнатах стоял запах дорогого табака и французского одеколона.
Мишка обошел квартиру. Неплохо жил однофамилец известного артиста.
В спальне мебель белая, в гостиной — карельская береза, в комнате дочки — веселый финский гарнитур. Время еще было, и Мишка начал искать зельдинские «лабазы каменны, где лежат алмазы пламенны». Он аккуратно простукал стены, осмотрел все картины в комнатах, все шкафы проверил и все ящики столов и горок. В коридоре, устланном мягкой ворсистой дорожкой, на стенах разместилась дорогая серебряная чеканка. Махаон снял одну, вторую, а третья, с выбитым барсом, не поддалась.
Неплохо придумано. Мишка начал аккуратно ощупывать края чеканки. Вроде что-то есть. Выступ странный. Мишка нажал на него. Ничего. Тогда он резко дернул его вверх. Мимо. Вниз. И отъехала крышка, обнажая стенной сейф.
Пустяковину эту Махаон открыл за две минуты. На нижней полке лежали деньги. Много. Пачки стольников. В банковской упаковке, каждая по 25 тысяч. Богато жил цеховик Зельдин, если только дома полмиллиона держал.
На верхнюю полку сейфа, где лежали драгоценности, Мишка даже лазить не стал. Жадность — вот что губит фраеров. Он все аккуратно закрыл, пошел в гостиную и начал ждать.
Когда Зельдин, придя домой, вошел в гостиную, чтобы включить музыку, первое, что он увидел, был ствол. Он показался ему огромным и бездонным, словно туннель, ведущий к смерти. И только через минуту или две, когда его оставил на секунду липкий чудовищный страх, он различил сидящего в кресле усатого человека в темных очках, одетого в серый териленовый костюм.
— Вы кто? — с трудом выдавил из себя Зельдин. Голос у него стал сиплым и дрожащим.
— Твоя смерть, — ответил, словно выстрелил, Мишка.
На светлых, с модным переливом, брюках цеховика внезапно появилось темное пятно, потом из штанины на пушистый ковер потекла моча.
