— Кажется, я начинаю понимать… Дословное исполнение пророчеств в конце времен, поставленное гениальным режиссером по древнему сценарию… Если пророчество существует, бередит умы и является знаком времени, остается лишь исполнить его. Управлять историей и человечеством можно не только огнем и мечом, но и через явные и мнимые пророчества. Получается немного дольше, зато без спешки и наверняка!
Теперь мы почти бежали, чтобы согреться. Котобрысов задыхался, но продолжал рассказывать.
— Этот шабаш имеет и другую цель. Хотите знать, какую? Люди, которых вы наблюдали этой ночью в столь откровенном и неприглядном виде, днем гораздо более импозантны. Это политическая элита — финансисты, биржевики, олигархи, служители Фемиды. Все, кого удалось заманить в этот подвал на тухлятинку, теперь повязаны круговой порукой, а вожжи крепко сжимает Абадор. Он регулярно устраивает подобные «вечеринки» по всему земному шару. За большие деньги нанимает красивых статистов разных цветов кожи и всех возможных отклонений, иногда даже привозит специальных животных. На его сборищах удовлетворяется самая изощренная похоть и любые безумные желания. Больше всего на свете эти людишки боятся разоблачения.
— А вы-то как там очутились?
— Я видел, как вы отправились на ночь глядя с нашим уважаемым управляющим. Его планы мне хорошо известны. А вы… У вас особая миссия и судьба, простите, я тоже немного пророк… Вот по этому туннелю еще метров сто… Дальше вы пойдете один, а то я совсем запыхался. Однако негоже разгуливать по Куршавелю в халате на голое тело, вот, накиньте мою куртку…
Туннель заканчивался гнилым сараем на дальней окраине городка. Под босыми пятками хлюпала оттаявшая грязь.
Хоронясь вдоль стен, я пробирался к отелю. На мое счастье улицы были безлюдны. Опустошенный и разбитый, я вряд ли смог бы притвориться невидимым. Для этого упражнения необходима сосредоточенность и ясно осознаваемая цель. Для меня же вопрос о цели моего дальнейшего существования был самым трудным и неразрешимым. Все деньги и липовые документы, выправленные для меня Абадором, остались в мраморном предбаннике, но меня это не огорчило. Рвать так рвать! Я оделся в свитер, подаренный Лягой перед «командировкой» в Бережки, и старые джинсы, подхватил саквояж. В нем хранилось все, с чем я покинул тундру, плюс докторский арсенал. Напоследок, почти машинально, я включил компьютер. Сообщение от Ляги было довольно путаным и сбивчивым. Оно касалось Абадора. Я все же заставил себя дочитать его до конца.
«…Интерпол сообщает, что некто Лев Баррон, он же Леон Магнус, он же Лео Манго разыскивается спецслужбами Гватемалы, Швеции и Франции за связи с концерном „Линдас“. Это подпольный медицинский центр клонирования. Месторасположение его засекречено. Для этой кампании Лев Магнус, он же Баррон, поставлял „живой товар“ из Гватемалы, Гонконга, Ирака, не исключено, что и из России…»
На этом сообщение обрывалось. Я схватил сумку и вышел из номера.
У двери Денис я невольно замедлил шаги. Из ее номера доносилось бормотание, урчание и всхлипы. Я подергал ручку. Дверь была заперта изнутри.
— Кто там? — боязливым шепотом спросил детский, охрипший от слез голос.
— Открой дверь, малыш.
Дверь приоткрылась. В щель одним заплаканным глазом глядела Лера. Я вошел в темную комнату. Жалюзи на окнах были опущены.
— Малыш, что ты делаешь в комнате мамы?
— Плачу…
Лера упала ничком на кровать и зарыдала. Я погладил ее по волосам:
— А почему ты плачешь?
— Маму украли… Гервасий куда-то смылся… Он предатель…
— Как украли?
— Я слышала, как она крикнула, прибежала, а ее уже нет….
Она подманила меня к окну, отогнула полоску жалюзи, в тюрьме такое устройство звалось «бонзайкой», и показала на внутренний дворик гостиницы. Во дворе, кроме нескольких легковых машин, стоял один грузовой фургон. Сверху было видно, что в крышу его вделано прозрачное прямоугольное окошко — люк.
— Вон в том фургоне стоит черный гроб. Помнишь, я говорила, а ты не верил. Ее посадили туда. Но она уже не кричала, она глаза закрыла и шла молча.
— Ничего не бойся, Лера. Это будет игра в шпионов. Мы придумаем пароли, научимся маскироваться. Ну, дай лапку, договорились? Я сейчас потихоньку пойду к машине и посмотрю, что там такое прячется. Но если я услышу, что ты плачешь, то заплачу сам.
— Дяди не плачут, — баском сказала Лера, — они только ругаются…
— Вот видишь, какая ты умная, какая ты взрослая, — приговаривал я, поглаживая ее гладкие волосы, и, с силой надавив на темя, как учил Оэлен, заставил уснуть.
Небрежно бросив ключ портье, я вышел из гостиницы. Он что-то спросил меня по-французски, почему среди ночи я гуляю один.
Очутившись позади гостиницы, я закинул саквояж и забрался на крышу фургона. Сквозь прозрачный люк его темные недра просматривались с трудом. Внутри действительно стояло что-то громоздкое, обтекаемое, похожее на саркофаг из черного камня, который я видел в подвале. У меня было два пути: спилить замок, но с моими инструментами работы хватит до утра, или выдавить стеклянный люк и перебудить постояльцев Рюша. К тому же, если двор просматривается камерами наружного наблюдения, то через минуту-другую сюда нагрянет охрана. Оставалось молиться «русскому богу». Есть старинный воровской способ взлома окон и витрин. Он назывался «взять на пластырь». В моем саквояже оказалась липкая лента, и крест-накрест перечертив стекло лейкопластырем, я бесшумно выдавил его и удалил из алюминиевых пазов. Получившийся лаз был немного узок, но протиснуться можно. Я спрыгнул прямо на крышку гроба. Когда глаза привыкли к темноте, в слабом неоновом свете, сочащемся с потолка, я разглядел несколько канистр с бензином, выстроившихся вдоль стен. Я поднял с пола обрывок ткани. Это был атласный лоскут, пахнущий жасмином и духами Денис. Упершись ногами в стену фургона, я спиной налег на крышку саркофага. Крышка оказалась притерта. Я подлез под нее и все же ухитрился приподнять и сдвинуть гранитную глыбу. Внутри лежало тело. Диона! Я вытянул ее из гроба, похлопал по щекам. Жива! Еще немного и было бы поздно.
Я прослушал едва ощутимое сердцебиение, оно было болезненно-замедленным, глухим, как после укола снотворного. Тело ее было едва прикрыто легким розовым одеянием, похожим на длинный пеньюар. Стыдясь самого себя, я отогнул кружево, чтобы удостовериться, на месте ли родинка. На ее голубовато-млечной коже тлела черная точка.
Я натянул на Диону свой мешковатый свитер, сделал укол, стимулирующий сердце, и замер. Снаружи поскрипывал гравий под быстрыми, легкими шагами. Пришедший проверил висячий замок позади фургона, уверенно открыл кабину и завел мотор. Диона застонала, приходя в сознание.
Машина медленно выехала со двора гостиницы, насквозь прошла ночной городок и, покачивая бортами, часто поворачивая, пошла по горной дороге вниз. На одном из поворотов Диона тяжело задышала и очнулась.
— Диона, это я, Демид…
