Помощь духов Верхней Тундры всегда справедлива.
Из рассказов Оэлена
Липкий дух мертвечины пропитал одежду. Я судорожно вдыхал посвежевший воздух. Вечерние звезды рассыпали свой свет над волнистыми песками ливийской пустыни.
— Устали? Слишком много впечатлений? — с ядовитым сочувствием поинтересовался Абадор. — А раз так, все формальности отложим до завтра. Служащие концерна не подписывают контрактов: у вас возьмут лишь немного крови, заморозят и положат в банк. Самые верные договоры пишутся кровью. А сегодня нас ожидает культурный отдых в традициях восточного гостеприимства. Я приготовил вам сюрприз. Лучшие танцовщицы Египта приглашены в нашу… Простите, в вашу резиденцию. Клянусь яйцами Купидона, их пляски способны воспламенить даже мумию. Первую зовут Айше. Она еще ребенок, девочка тринадцати лет. Этот возраст особенно ценится на Востоке. Ее груди крепки, как незрелый виноград, а лоно еще не знало гаремных щипцов. Вторая: царственная Белит. Ее кожа благоухает ширазскими розами, а волосы подобны горному потоку. Третья — Вевиль, знойная нубийка. Все, что есть в женщине животно-чувственного, опьяняющего, страстного… Ну, не буду пересказывать вам путеводитель для состоятельных туристов.
В темноте дворцового парка плескали фонтаны и резкими голосами перекликались павлины. Мальчик-прислужник помог мне принять душ и переодеться в затканный золоченой нитью халат, колючий даже сквозь рубашку и тонкие брюки.
В полутемной зале стояли две лежанки-софы. На криволапых столиках ожидали гостей вина и фрукты, дымились блюда с мясом. Восточные курительные трубки: наргиле или кальяны, не знаю точного названия, пускали затейливый дымок. Слуги зажгли несколько факелов.
Управляющий возлег на широкую софу, подпихнул под себя полдюжины шелковых подушечек и, взяв в зубы трубку, плотоядно подмигнул мне.
На круглый ковер выбежала хрупкая девочка и остановилась в нерешительности. Покрывало из желтой кисеи взлетало над ней, как крылья первой весенней бабочки. Айше принадлежала к редкому среди арабов рыжеватому типу. Мелкокурчавые волосы, заплетенные в длинные косы, отливали медью. Карие прозрачные глаза смотрели по-антилопьи, немного врозь и бестолково. Детское молочно-белое личико посерьезнело и напряглось, как на экзамене. За шелковой портьерой заныла флейта и страстной дрожью рассыпалась барабанная дробь. Айше пугливо вздрогнула и вскинула унизанные браслетами руки. Ее движения были робки и по-детски угловаты, но именно в этом, по мнению Абадора, таился неотразимый искус. Мне же она казалась ребенком, старательно выделывающим заученные, взрослые па.
Следующей танцевала Белит. По-восточному пышная, роскошная, она вошла в зал немного тяжеловатой поступью. Половина ее лица был скрыта сверкающей тканью. Но глубокие темные глаза влажно заблестели, когда во мраке залы она скорее почуяла, чем разглядела зрителей… Танец начался нарочито медленно. Белит по-змеиному раскачивала полноватый обнаженный стан с двумя лоскутками, скрывающими груди, поводила гладкими плечами. Смуглый живот лоснился от легкой испарины. Когда в танце она запрокидывалась назад, ее надушенная грива кольцами ложилась на пол. Перевитые жемчужными нитями пряди струились и подрагивали в такт музыке. Сочная женственность Белит увлекала властно и безвозвратно. Ее пляска оборвалась внезапно, в ту минуту, когда я забылся под ее чарами.
Абадор проводил танцовщицу аплодисментами. За шелковой завесой ударили яростные африканские тамтамы. В отличие от Белит, лицо пламенной Вевиль было открыто. Абадор пояснил, что она родилась в полудиком пастушеском племени, кочующем по краю нубийской пустыни. Вевиль была черна, как африканская ночь. Вместе с ней ворвался одуряющий запах нагретых благовоний. Ее худое, словно выточенное из агата, тело источало жар и ярко блестело от масла. На шее и бедрах прыгал пышный ворох разноцветных бус, но острые груди и лоснящиеся ягодицы открывались при каждом движении и повороте. Тряска бус завораживала своей первобытностью. То была неистовая пляска миров, вращение черного солнца, среди галактик, разлетающихся цветными шариками, и вихря планетарных орбит. В свете факелов ее кожа отливала дорогим шелком, и я поймал себя на том, что хочу погладить ее розовые ступни, на ощупь проверить гладкость эбенового тела, глубже вдохнуть дикий смолистый аромат.
Потом вновь танцевала восковая Айше. Абадор жадно тянул вино через длинный серебряный стержень и неистово хлопал. Айше всякий раз пугливо вздрагивала и едва не прерывала танца. Глотнув сладкого, тягучего вина, я забыл о времени. Танцовщицы закружились райскими птицами.
— Простите, я вынужден покинуть вас. Что поделаешь — заботы не оставляют и среди роскошного пира. Кстати, — Абадор понизил голос до мурлыканья, — если вы пожелаете, эти три гурии останутся с вами на ночь. Им уже заплачено в счет ваших будущих гонораров… А теперь приватный танец, а я удаляюсь.
Я попытался подняться вслед за управляющим, но ноги не слушались, словно в вино был подмешан гашиш. ИЗ-ЗА шелковой завесы вынырнула Белит. Нет, пожалуй, ее зрелая красота действовала на меня больше, чем прохладная юность Айше и спаленная африканским зноем Вевиль. Для Белит не было загадок в сердцах мужчин, она уже знала, что несчастный гяур, валяющийся на шелковой суфе, покорен и околдован ею. Едва стихла музыка, Белит, взволнованно дыша, уселась на краешек софы, слегка приоткрыла лицо и улыбнулась яркими, прелестными губами. Она была волшебно красива. В памяти мелькнуло неясное воспоминание, какое-то тяжелое, неприятное впечатление, липкое, как скверный сон… Ах, Самарин… А что если Белит всего лишь холодная сексуальная машина и весь ее огонь и страсть — расчетливая ложь? А может быть, ей обещана лишняя пачка зеленых, если удастся соблазнить и удержать меня до утра. Я погладил ее по упругим волосам, поцеловал душистую влажную ладонь.
— Спасибо, Белит. Ты очень красивая… А теперь уходи. «Гоу эвэй!» — Я сделал жест, не терпящий возражений.
Она вскочила и, гневно шурша блестками, исчезла за перегородкой.
Я сполз с измятого ложа и, пошатываясь на нетвердых ногах, вышел в сад. Чуткая тишина ловила каждый звук. Сквозь цветущие ветви холодно смотрела высокая луна. Она уже отмерила половину ночного пути. Меня пробил ледяной озноб: где Диона, что с ней? Пока я валялся, загипнотизированный музыкой и блеском мишуры, она была забыта и брошена без защиты. Через мраморный барьер я спрыгнул на женскую половину, пробежал через анфиладу безлюдных комнат. Помню, я был совершенно бесстрашен. Я нашел ее спальню пустой, повсюду виднелись следы борьбы.
— Где госпожа? Где «леди»? — Я тряс за грудки первого попавшегося прислужника, спящего в беседке.
Он испуганно лепетал по-арабски, вылупив черно-маслянистые глаза.
Я понял только одно слово «Инанн», и короткий взмах руки в сторону пустыни. «Этой ночью мистическая роза распустится во тьме древнего святилища…» Она там! «Господи, не допусти…» — взмолился я, представив на миг, что может произойти с нею в эту минуту.
Я сбросил тяжелый от золотого шитья халат и легко перелез через узорную ограду. Дивный розовый сад окружала пустыня. Я собирался напрямик добраться до храма Инанны.
