— А что слесарь? Вы обсуждали с ним дверь, в смысле замок?
— Нет. Мы никому не сообщали о необычных обстоятельствах этого убийства. Пока.
— Но потом-то сообщите?
— Конечно.
— А что газеты?
— Ну, со временем мы им все расскажем.
— А почему не сейчас?
— Комиссар Брюгель считает, если о деле сообщить репортерам сейчас, это убийство вызовет чрезмерный интерес. Ты знаешь, как люди в этом городе любят всякие сенсации, а если мы не сможем раскрыть эту тайну…
— Вы будете выглядеть некомпетентными?
— Скажем так, это пошатнет веру людей в полицейское управление.
Либерман дотронулся до дверного косяка.
— Так и просится на ум идея, что слесарь мог иметь возможность организовать этот фокус или хотя бы часть его.
— Но он так страдал! В четверг он был вне себя от горя.
— По-настоящему?
— Мне так показалось.
— Почему, интересно? Возможно ли, что их отношения выходили за рамки отношений гадалки и клиента?
— Не могу представить себе менее подходящих друг другу людей!
— Тем не менее…
Райнхард сделал заметку в своем блокноте.
— А что с остальными? — продолжал Либерман.
Райнхард убрал блокнот в карман и подкрутил усы.
— Венгр, Заборски, — странный человек. Он сказал что-то такое… что-то о том, что он чувствует зло.
— И это встревожило тебя?
— Если быть честным, да.
— Пожалуй, это скорее характеризует тебя, а не его.
Райнхард выглядел озадаченным.
— Оскар, — сказал Либерман, кладя руку на плечо инспектора, — тут полно иллюзий, уверяю тебя!
Райнхард переступил с одной ноги на другую. Молодой доктор, очевидно, распознал его слабое место — доверчивость, скрытую готовность верить в сверхъестественное. Инспектор завидовал рационализму Либермана, его невосприимчивости к призрачным силам, которые каждый житель Центральной Европы учится уважать с детства. Где-то в темных глубинах встревоженного сознания Райнхарда злорадно посмеивалась старуха с оленьими рогами.
— А что здесь? — Это был голос Либермана. Скрывшись за ширмой, он постучал по какому-то полому деревянному предмету.
— О боже! — прошептал Райнхард.
— Оскар?
Либерман появился снова с японской шкатулкой в руках.
— Я совсем про нее забыл. Хаусман должен был найти ключ.
Либерман слегка встряхнул ларец.
— Там что-то есть. — Он поставил шкатулку на стол, и мужчины переглянулись.
— Итак? — произнес Либерман.
— Я думаю, ее нужно открыть, — сказал Райнхард.
Он подошел к двери в коридор и крикнул:
— Хаусман!
Через несколько мгновений появился его помощник. Он вошел в комнату и слегка поклонился:
— Инспектор. Герр доктор.
— Хаусман, вы нашли ключ от этой шкатулки? — спросил Райнхард.
— Нет, господин инспектор, — ответил Хаусман. — У фройляйн Зухер никогда не было ключа, и она говорит, что ни разу не видела, чтобы шкатулку открывали.
— Может быть, это потому, что здесь тоже какой-то фокус, — сказал Либерман.
Хаусман посмотрел на Либермана, не зная, как реагировать на его заявление.
Райнхард подозвал Хаусмана к столу.
— Вскройте ее.
Хаусман вытащил из кармана перочинный ножик и начал взламывать шкатулку. Тонкое лакированное дерево легко поддалось.
Либерман шагнул вперед и открыл крышку. Он чувствовал, как Райнхард и Хаусман выглядывают из-за его спины.
Внутри на бархатной подстилке лежала маленькая каменная фигурка. У нее было тело собаки, раскосые глаза, квадратной формы уши и изогнутый хобот. А самым примечательным в этой фигурке был длинный раздвоенный хвост.
— Боже, что это такое? — спросил Райнхард.
— Не знаю, — ответил Либерман, — но она выглядит старинной. Наверное, антиквариат.
Он вынул фигурку из шкатулки. Несмотря на небольшой размер, она оказалась довольно тяжелой. Тут он заметил маленький ключ, торчащий из стенки ларца. Статуэтка была заперта в шкатулке изнутри.
15
— Но зачем мне ложиться?
— Потому что я хочу, чтобы вы расслабились.
Мисс Лидгейт сидела на кушетке. Закинув ноги, она медленно легла. Едва коснувшись головой подушки, девушка начала вертеться. Она не могла найти удобное положение из-за волос, собранных на затылке.
— Я не могу так расслабиться…
Голос у нее был немного раздраженный. Она снова села и, вытащив множество шпилек, ленточек и сняв сетку, освободила волосы. Они лавиной хлынули ей на спину — огненного цвета масса с красновато-коричневыми и медными прядями. Либерман удивился, что столько волос можно так искусно скрыть. Она снова легла.
— Так лучше.
— Если хотите, можете закрыть глаза.
Но ее глаза остались открытыми и следили за доктором.
— Мисс Лидгейт, — вздохнул Либерман. — Вы не должны смотреть на меня. Не напрягайте глаза.
Передвинув правую руку на живот с помощью левой, мисс Лидгейт безучастно уставилась в потолок.
— Мне не по себе, что я так лежу и вас не вижу.
— Со временем вы привыкните к этому, уверяю вас.
Молодая женщина прикусила нижнюю губу, кашлянула в левую ладонь и наконец успокоилась; но пальцы ее ног все равно были напряженно поджаты.
— Мисс Лидгейт, — начал Либерман, — вы помните, когда вы были в этой комнате последний раз?
— Да.
— Расскажите мне, что тогда случилось.
— Вы меня осматривали… и мы говорили на разные темы. Я помню, что рассказывала про своего деда.
— Правильно. А что еще мы обсуждали?
— Шеллингов, доктора Ландштайнера…
Она остановилась и вздохнула.
— Пожалуйста, продолжайте.
— С моей памятью все в порядке.
— Конечно, я это знаю. Меня интересуют ваши впечатления от нашей последней встречи.
— Я не понимаю, чего вы от меня ждете, доктор Либерман? Вы хотите, чтобы я повторила все слово в слово?
— Нет. Я хочу, чтобы вы просто рассказали мне, что произошло.
— Хорошо. Меня привела сюда сиделка. Вы осмотрели мою руку. Затем мы говорили о том, как я стала работать у Шеллингов. Я рассказала о своем намерении изучать медицину и объяснила, почему хочу учиться здесь, а не в Лондоне. Я рассказала вам о дневнике деда и кое-что о нем самом. Потом вы спрашивали о моей семье и доме. Вскоре в дверь постучали, и вошел один из ваших коллег.
