Либерман набрал побольше воздуха в легкие и приступил к длинному, но тщательно обдуманному рассказу.
61
Райнхард сидел в кресле и не слышал, как жена тихо подошла к нему. Он поднял голову, улыбнулся и взял ее за руку. Она не ответила и слегка отстранилась.
— Девочки спят?
— Да.
— Извини, я сорвался тогда на Митци.
— Ничего страшного, — сказала Эльза, отходя от него и выдвигая стул из-под стола. — Она капризничала.
Райнхард вздохнул и закрыл полицейский журнал, который пытался читать, но безуспешно.
— Что случилось? — спросила Эльза. — Я вижу, тебя что-то беспокоит — за весь вечер ты еще ни разу не перевернул страницу.
— Ты необыкновенно наблюдательная женщина, Эльза, — сказал Райнхард. — Иногда мне кажется, что из тебя вышел бы детектив получше меня.
Он откинулся на спинку кресла.
— Итак? — сказала Эльза. — В чем дело?
Райнхарду не хотелось взваливать на жену свои проблемы; однако он знал, что если попытается увильнуть от ответа, она станет еще более настойчивой в своих вопросах.
— Сегодня меня вызывал комиссар. Он считает, что мы совсем не продвинулись в деле Лёвенштайн.
— Герр Брюгель никогда не бывает довольным.
— Верно. Но на этот раз у него есть для этого основания. Он пригласил одного коллегу помочь нам в расследовании, его зовут фон Булов. — Секунду помолчав, он добавил: — И если кто-то и вызывает во мне неприязнь, то это, несомненно, он.
Эльза села.
— Он очень высокомерен, — продолжал Райнхард. — Я думаю, это как-то связано с его аристократическим происхождением. Он считает себя на голову выше всех нас, выше от рождения. Его род получил дворянский титул, потому что один из его предков бог знает сколько поколений назад отличился в какой-то военной кампании.
— А он хороший полицейский?
— Бесспорно, он умный и проницательный, но, на мой взгляд, слишком увлекается протоколами и правилами. Естественно, он любимчик комиссара.
Эльза встала из-за стола, вышла из комнаты и через несколько мгновений вернулась со стаканом коньяка.
Райнхард поцеловал ее руку и прижал к своей щеке.
— Спасибо.
И снова она отстранилась. Если бы он не был так озабочен своими проблемами, то обязательно заметил бы ее холодность.
Райнхард сделал глоток прозрачного согревающего напитка, и настроение его немного улучшилось — частично из-за алкоголя, частично из-за присутствия жены.
— Оскар, — Голос Эльзы был тихим, но решительным.
— Да, дорогая?
— Ты ведь не о работе так серьезно задумался?
Райнхард посмотрел на жену. Внешне она выглядела спокойной, но была как будто напряжена изнутри. Губы ее были сурово сжаты в тонкую линию.
— О чем ты?
— Ты чувствуешь себя несчастным, так ведь?
— Эльза?
— Несчастным в нашем браке. — Эти слова были так неожиданны, что Райнхард поперхнулся коньяком.
— Дорогая, о чем… боже мой, о чем ты говоришь? С какой стати ты говоришь такие вещи?
Эльза выпрямилась и сказала:
— Я видела тебя в Пратере, ты сидел в кафе с женщиной. — Обвинение вылетело, полное горечи и страдания. Райнхард от удивления раскрыл рот. — Это выглядело, как будто вы очень… близки.
Некоторое время Райнхард сидел совершенно ошарашенный. Затем его глаза начали проясняться. Его могучая грудная клетка затряслась, и из нее вырвался взрыв смеха.
— Дорогая, любимая моя… дорогая женушка, иди ко мне.
Немного поколебавшись, Эльза пошла к мужу. Райнхард схватил ее и усадил себе на колени. Все еще сомневаясь, она смотрела ему прямо в глаза.
— Пожалуйста, — произнесла Эльза. — Только не говори мне, что это было связано с работой.
Райнхард поцеловал ее пальцы.
— Эх… но это действительно была работа, дорогая! Ее зовут Изольда Зедльмайер, она актриса! — Эльза прищурилась.
— Нет, — добавил Райнхард. — Ты меня не поняла.
Райнхард прижал Эльзу покрепче к себе и уткнулся лицом в ее платье. Он чувствовал под ним твердые пластинки корсета.
— Я могу все рассказать, — сказал он. — А когда ты окончательно успокоишься, давай пойдем спать пораньше.
Он уже забыл о фон Булове.
62
Либерман ждал в гостиной дома Рубенштайн. Он подумал, что лучше будет, если вдова поговорит с мисс Лидгейт наедине; однако он оставил их уже больше часа назад и начал немного волноваться. Он не слышал голосов.
«Она точно не сумасшедшая?»
Подействовали ли слова Менделя, или Либерман недооценил серьезность болезни мисс Лидгейт? И теперь, предоставленный сам себе, он начал сомневаться в правильности своего поступка.
«Конечно нет, отец».
Прав ли он был, так уверенно говоря об этом?
Если бы он рассказал Менделю о «Кэтрин», старик бы не согласился. Никакие объяснения особенностей человеческой психики не убедили бы Менделя в том, что женщина, у которой было раздвоение личности, может стать нормальной. Он подробно рассказал отцу о нервном расстройстве и лечении мисс Лидгейт, но так, чтобы у того не было оснований подозревать ее в безумии. Кроме того, он особенно напирал на милосердие, описывая гувернантку как бедную одинокую иностранку. Либерман знал, что его отец всегда сочувствовал обездоленным — людям, которые напоминали ему о его отце.
Либерман взглянул на циферблат наручных часов. Час и двадцать минут. Он встал и подошел к двери. Приоткрыв ее, Либерман наклонил голову набок и прислушался. Ничего. Войдя в длинный слабо освещенный коридор, он решил, что пора выяснить, что происходит. В этот момент дверь будуара отворилась, и появилась мисс Лидгейт. Очевидно, она не ожидала его увидеть, но не вздрогнула.
— О, доктор Либерман.
— Мисс Лидгейт. — Теперь, когда он увидел ее такой уравновешенной и спокойной, он смутился. — Я пришел узнать… — Либерман не смог закончить своей фразы. Стало очевидно, что беспокоился он напрасно, и он с облегчением улыбнулся.
— Фрау Рубенштайн хочет вас видеть.
Амелия Лидгейт придержала перед ним дверь, а он не понял, прошло собеседование успешно или нет — лицо молодой женщины было бесстрастным. Либерман слегка поклонился и вошел в просторный будуар, обставленный в старинном стиле.
Фрау Рубенштайн, одетая во все черное, сидела в кресле у большого окна в эркере. Она была маленькая, ссутулившаяся не столько от возраста, сколько от пережитого недавно горя. Но когда она подняла голову, он заметил, что ее лицо сияет от радости, а глаза сверкают. У ног фрау Рубенштайн лежало несколько книг, которых там не было, когда Либерман выходил из комнаты. Очевидно, женщины обсуждали или читали их.
