— Она всегда была падка на щегольство и обещания.
— Последний раз говорю — уберите руку.
— Это были твои дети? Те, которых она носила? Твои?
Заборски ваялся за набалдашник своей трости в виде золоченой головы ягуара и вскинул руку. Раздался какой-то свист, блеснул металл. Браун отпрыгнул назад, сжимая глубокий порез на предплечье, из которого уже ручьем лилась кровь.
— Еще раз будешь испытывать мое терпение, мальчишка, и я порежу тебе горло, а не руку.
Заборски вставил тонкую шпагу обратно в необычные ножны и надавил на набалдашник. Браун услышал тихий щелчок — сработал механизм. Не взглянув на Брауна, Заборски пошел прочь. Когда он дошел до конца улочки, Брауну показалось, что граф не повернул ни налево, ни направо, а просто растворился в темноте ночи.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Карманный «Коузи»
66
Хаусман начал задыхаться. Фон Булов ходил быстрее, чем большинство людей бегает.
— О чем вы подумали, когда впервые вошли в комнату?
— Я подумал, что это самоубийство, господин инспектор. Эта записка на столе…
— Да, записка. Я читал отчет Райнхарда. Он советовался с тем доктором, как его зовут?
— Либерман, господин инспектор. — Хаусман еще не пришел в себя от того, как они стремительно покинули полицейский участок. — Не стоило ли нам подождать подольше инспектора Райнхарда?
— Нет, он опоздал.
— Обычно он очень пунктуален, господин инспектор.
— Что ж, а сегодня он опоздал, Хаусман. Если инспектор Райнхард решил именно сегодня неторопливо насладиться своим утренним туалетом, то это его дело. А у меня много работы. Он еврей, не так ли?
— Простите, господин инспектор?
— Либерман, он еврей?
— Думаю, да.
— Но вы не уверены?
— Ну, я…
— Ладно, неважно. Он — Либерман — сделал вывод, что она была беременна из-за помарки в записке. Что вы об этом думаете, Хаусман?
— Очень проницательно.
— Или совпадение?
— Он оказался прав, господин инспектор.
— Вы с ним знакомы?
— Не очень хорошо, но он часто помогал инспектору Райнхарду.
— Что он за человек?
— Приятный… умный.
— Ему можно верить?
— Насколько я знаю, да.
Мимо с грохотом проехал омнибус, и фон Булов повысил голос:
— Я думаю, он последователь Зигмунда Фрейда.
— Кого?
— Это профессор-еврей. Я не уверен, что его принципы, его теорию психоанализа можно так спокойно применять ко всем другим национальностям.
— Понимаю, господин инспектор, — сказал Хаусман, не глядя на собеседника. Фон Булов пошел еще быстрее.
— Дверь была заперта изнутри?
— Да, господин инспектор.
— Вы тщательно осмотрели комнату?
— Не сразу. Но через некоторое время я все проверил, господин инспектор — и ничего не нашел.
— Вы тщательно искали?
— Все половицы были на месте. За полками не было тайников. И каминная труба чересчур узка — через нее не пролезть.
— А вы присутствовали при осмотре места преступления?
— Да, господин инспектор. Вместе с инспектором Райнхардом и констеблями Вундом, Раффом и Венграфом. И еще…
— Что?
— Японская шкатулка. Никто не мог закрыть ее изнутри.
— Поэтому это был демон, да?
Впервые Хаусман позволил себе улыбнуться.
— Нет, господин инспектор. Но поскольку мы не смогли найти другого объяснения, могло быть и так.
— Действительно.
— Господин инспектор, — Хаусман показал на дом на противоположной стороне улицы. — Это кафе «Цильбергельд». Горничная, Роза Зухер, заходила сюда перед тем, как идти на Гроссе-Сперлгассе.
Фон Булов кивнул.
Когда они дошли до здания, в котором находилась квартира фройляйн Лёвенштайн, фон Булов остановился и осмотрел площадь.
Прилавки пустовали, а навесы трепал легкий ветерок. Окружающие площадь дома были довольно большие, некоторые высотой в шесть этажей. Они были покрашены в яркие цвета — оранжевый, желтый, ярко-зеленый и розовый. Тем не менее все это производило впечатление не веселья, а разрухи. Здания потеряли свой нарядный вид из-за покрывающего их слоя грязи.
Фон Булов покачал головой с очевидным отвращением, толкнул дверь дома и вошел в мрачный коридор первого этажа.
— Внутренний двор там, господин инспектор, — сказал Хаусман, показывая вперед.
— Комната, в которой ее нашли, выходила окнами в этот двор?
— Нет, на переулок позади дома.
— Тогда я позже на него посмотрю. Давайте сначала пройдем в квартиру.
— Сюда, господин инспектор.
Они начали подниматься по узкой винтовой лестнице.
— Кто здесь еще живет?
— Квартиры на втором и третьем этажах пусты — хозяин делает там ремонт. На первом этаже живет семья Зухеров.
— В документах о них ничего не было.
— Герр Зухер слепой. Его жена работает в магазине.
— Тем не менее Райнхард должен был записать эту информацию.
Они поднялись на самый верх, и Хаусман резко остановился. У двери Шарлотты Лёвенштайн лежали две вещи. Первая — это букет завядших цветов, а вторая — небольшой сверток. Хаусман медленно приблизился и присел на корточки у двери. Он раздвинул спутанные стебли, сморщенная головка цветка с сухими лепестками упала на пол и покатилась по потрескавшимся плиткам.
— Карточки нет, — тихо сказал он. Затем, подняв сверток, он передал его фон Булову.
— Это адресовано фройляйн Лёвенштайн.
Инспектор разорвал веревку и, развернув жесткую бумагу, высвободил плоскую картонную коробку и осторожно ее открыл. Внутри лежала стопка фотографий. На первой была очень красивая женщина, сидящая за столиком кафе. На ней был головной убор в виде чалмы, украшенный цветами, и элегантное белое платье. Мужчина средних лет сидел напротив нее — он наклонился вперед и держал ее руку в своей.
Фон Булов быстро просмотрел всю пачку.
На всех снимках было одно и то же место, и фотографии были не лучшего качества; на одной изображение совсем расплылось. На ней мужчина подносил руку женщины к своим губам. От ее движущейся руки остался след, похожий на свисающий широкий рукав полупрозрачного платья.
Хаусман встал, и фон Булов передал ему снимки.
