— Макс, он же ни разу о ней не упомянул!
— Нет, но тем не менее она являлась главной в его сне. Например, раскачивающаяся лошадь…
— А что?
— Разве лошади не являются символом потенции? Жеребцы и прочие? — Либерман взял в руки воображаемые поводья воображаемого жеребца, скачущего галопом.
— Да, но…
— А где в Вене проходят скачки?
— В Пратере.
— Где что?
— У него было это тайное свидание.
— Очень хорошо, Оскар, — Либерман резко опустил руки. — А в тот момент он, несомненно, был взволнован возможностью предаться любовным утехам с фройляйн Лёвенштайн. Надеюсь, мне не нужно объяснять тебе связь между надеждами господина Хёльдерлина, верховой ездой и раскачиванием игрушечной лошадки.
Райнхард поднял брови.
— Он увидел, — продолжал Либерман, — шкатулку на полу.
— Которая принадлежала его матери.
— Давай все по порядку, Оскар. Как ты думаешь, что может символизировать шкатулка?
— Я знаю, что некоторые невежливые люди иногда так называют…
— Правильно. Не будь таким застенчивым, Оскар. Это распространенный термин, сленговое слово для обозначения женского детородного органа. Так вот, во сне Хёльдерлин старается проникнуть в шкатулку, что в какой-то степени совпадает с тем, как все было в действительности. Его застукали во время тайного свидания. Однако сон говорит нам, что его сексуальные желания закончились неудачей. Он не слишком в этом продвинулся. Возможно, он сделал фройляйн Лёвенштайн неприличное предложение — а скорее всего так и было — и получил отказ. Поэтому во сне крышка остается закрытой.
Либерман бросил взгляд на своего друга. Увидев на его лице скорее ужас, чем удивление, он добавил:
— Оскар, если ты считаешь, что эта гипотеза немного надуманна, посмотри еще раз на эти фотографии. Шкатулка была из слоновой кости, перламутровая внутри. На фройляйн Лёвенштайн тогда было белое платье и ожерелье из двух нитей жемчуга. Я убежден, что Хёльдерлин говорит правду о своих отношениях с фройляйн Лёвенштайн. Не он был отцом ее детей — они не были любовниками.
Либерман говорил совершенно уверенно.
Райнхард согласно хмыкнул, и молодой доктор продолжал анализ.
— Герр Хёльдерлин, хотя его застали со шкатулкой в руках, он все же утверждал, что не виноват. Думаю, можно смело предположить, что мать ругала его за что-то плохое. На первый взгляд кажется, что это нелогично. Как он мог настаивать на своей невиновности, когда его застали — и я говорю это сознательно — in flagrante delicto?
[9]
Но в сновидениях эти значения сливаются. Он не отрицал, что было свидание. Его протест касается более серьезного обвинения — в убийстве. Поэтому противоречивость его положения не вызывает никакого эмоционального конфликта. Его отказ переживается во сне как приемлемый. Из чего можно сделать вывод, что по крайней мере в убийстве он действительно невиновен.
— Но почему его застала мать? В действительности же его застал фон Булов.
— Профессор Фрейд предположил, что важные сновидения инсценируют сцены из детства. Возможно, что все сновидение Хёльдерлина построено на реальном воспоминании о том, как его застала за чем-то мать, которое сейчас находится глубоко в его подсознании. Но чтобы раскрыть тайну того, что же все-таки на самом деле произошло тогда в детской, потребуется много часов психоанализа.
Райнхард покачал головой.
— Это все прекрасно, Макс, но я не думаю, что Брюгелю понравится твоя интерпретация.
— Может и не понравится, — сказал Либерман, садясь и поворачиваясь, чтобы посмотреть на своего друга. — Но я могу обещать тебе, Оскар, что фон Булов не вырвет признание у Хёльдерлина, как бы долго он ни держал этого несчастного в камере!
74
— Мэр абсолютно прав, — сказал советник Шмидт, вытирая губы салфеткой. — Доктора, юристы, учителя, директора оперных театров — они везде. Надо что-то делать.
— Да, — сказал Брукмюллер. — Люди стали такие спокойные. Говорю тебе, Юлиус, нам нужен еще один Хильснер. Это заставит людей разговориться.
Козима фон Рат, задумчиво смотревшая на последнюю конфету, повернулась к своему жениху.
— Он тоже работает в муниципалитете? — Брукмюллер и Шмидт переглянулись и разразились смехом.
— Боже мой, нет, любовь моя. Это не одни из нас — это один из них. Ты, конечно, слышала о Леопольде Хильснере?
Козима отрицательно покачала головой, и плоть, висящая вокруг шеи, затряслась, как бланманже.
— Ханс, — воскликнула она, сжимая губы и изобразив довольно некрасивую гримасу. — Ты же знаешь, что я не от мира сего.
— Вы никогда не читаете газеты, моя дорогая? — спросил Шмидт.
— Никогда, — ответила она.
— Я видел, как ты читаешь светскую хронику, — возразил Брукмюллер.
Козима не обратила на него внимания.
— Я подумал, — продолжал советник Шмидт, — что вас, как знатока тайных обрядов и ритуалов, чрезвычайно заинтересует дело Хильснера.
— В самом деле? Почему?
Козима протянула руку к последнему трюфелю — не смогла устоять перед этим аппетитным лакомством, обсыпанным порошком какао.
— Хильснер был ритуальным убийцей, — сказал Шмидт.
Рука Козимы зависла над конфетой, как хищная птица в небе, высматривающая добычу.
— Неужели? — Она повернулась посмотреть на Шмидта, ее поросячьи глазки блестели на фоне розовой плоти.
— Видишь? — сказал Шмидт Брукмюллеру. — Я знал, что когда-нибудь мы сможем заинтересовать ее политикой. — Он шутливо поднял бокал и сделал глоток бренди.
Брукмюллер улыбнулся и покровительственно положил Козиме руку на плечо.
— Он был евреем, любовь моя, и учеником сапожника. Его судили за убийство девушки. Насколько я помню, ей было всего девятнадцать лет.
— Да, девятнадцать, — подтвердил Шмидт.
— Ее тело обнаружили недалеко от еврейского квартала в городе Полна. У нее было перерезано горло. — Брукмюллер провел пальцем по своему кадыку. — В ее теле не осталось ни капли крови.
Козима быстро отдернула руку от конфеты и схватилась за свой усыпанный драгоценными камнями анкх.
— О, как это ужасно! — пискнула она. — Но зачем он это сделал?
— Ему нужна была христианская кровь для этого их хлеба.
— Маца, — сказал Шмидт с преувеличенным отвращением. — Ужасная гадость.
— Видимо, они делают это уже столетиями, — заметил Брукмюллер, наливая себе еще бренди.
— О, да… — произнесла Козима, внезапно осознав связь между темой разговора и своими обширными знаниями в области тайного и неизведанного. — Я читала об этом, но и представить себе не могла, что такие ритуалы проводятся и сейчас, в наше время. Это просто невероятно.
