Корбетт же на самом деле очень рад был снова видеть Ранульфа. Он не признался бы себе в этом, но рядом с верным слугой, который сможет прикрыть его со спины, он чувствовал себя куда спокойнее. Корбетт не переставал дивиться неугомонности своего слуги, его жажде жизни и страстной тяге к любой женщине, которая поведет перед ним бровью. И вот он здесь, Ранульф, и Корбетт, моясь и переодеваясь, размышлял о том, сможет ли слуга защитить его от убийц, очевидно преследующих его. В лесу из арбалета целились именно в его жизнь, а значит, и кинжал, брошенный в него накануне, тоже не был случайностью.
Остаток вечера Корбетт провел, размышляя над тем, что он знал прежде и что узнал нового, но вскоре понял, что запутался и увяз, как в топкой трясине, и чем больше он размышляет, тем больше запутывается и вязнет. Он вполуха слушал рассказы Ранульфа о житье в Тайнмуте, помалкивая о своих неудачах и размышляя, что же делать дальше. Может быть, написать Бернеллу? Хотя бы перечислить возникшие здесь сложности и доложить лорд-канцлеру о полном отсутствии успехов. Но по здравом размышлении он решил не делать этого. Покамест он может поведать лишь о мелких фигурах, причастных к трагедии, постигшей короля Александра III в Кингорне. Бенстед и де Краон сообщили немногое. Возможно, сильные мира сего в этой стране знают еще что-то, и необходимо подобраться к ним поближе. Больше того, Корбетт понимал, что если де Краон узнал о его, Корбетта, расспросах, то в самом скором времени следует ждать вмешательства Совета опекунов, который либо положит конец его деятельности, либо выставит его из страны. Стало быть, ему следует поторопиться, чтобы успеть собрать для Бернелла нужные сведения.
После вечерней службы Корбетт подошел к приору и спросил, как можно встретиться с Робертом Брюсом. Приор, вовсе не глупый человек, тяжело посмотрел на Корбетта и предостерегающе покачал головой:
— Будьте осторожны, господин чиновник. Я догадываюсь, чем вы заняты. До меня доходят смутные слухи, замечания, придворные сплетни. Времена ныне неспокойные, а вы решили ловить рыбу в очень опасных и глубоких водах.
Корбетт пожал плечами.
— У меня нет выбора, — ответил он. — У каждого из нас свои задачи, у меня — свои. Не знаю, что вы слышали, и спрашивать не стану. Но я никому не причиняю вреда, а возможно, смогу принести немалую пользу. Вот почему я хочу видеть лорда Брюса.
Приор вздохнул.
— Обычно Брюсы пребывают в своем горном замке на реке Клайд, в другой части страны, но теперь, по причине смерти короля, Брюс живет рядом с Эдинбургом. В конце концов, — добавил язвительно приор, — у него нет ни малейшего желания безучастно наблюдать со стороны, как делят пирог. Говорят, что он остановился в порту Лит, это совсем недалеко от Эдинбурга, но если что-то не заладится, оттуда проще будет убраться по суше или морем. Тем не менее я проверю, так ли это, и завтра сообщу вам.
Когда колокола аббатства звонили к заутрене, первой молитве монахов за день, Корбетт встал, оделся и осторожно растолкал похрапывающего во сне Ранульфа. Они присоединились к длинной молчаливой череде монахов, вливающейся в церковь. Корбетт пел псалмы вместе с братией и чувствовал, как монотонное гармоническое пение снимает напряжение с души. Ранульф же, тяжело плюхнувшись на скамью рядом с ним, горестно вздыхал и ворчал на своего господина. Когда служба закончилась, они позавтракали в маленькой трапезной с белеными стенами, после чего подошли к приору, который подтвердил предположение, высказанное накануне вечером: лорд Брюс и его свита действительно остановились в порту Лит. Корбетт и Ранульф сразу же простились с приором и, выехав из ворот аббатства, направились на север — как раз встало солнце. Ехали они быстро. Корбетт чувствовал себя отдохнувшим, хотя и по-прежнему был настороже, радовался тому, что вчерашние тучи рассеялись, и надеялся, что лорд Брюс все еще в Лите и даст ему аудиенцию. Они миновали город, проехав по еще тихим улицам, и, следуя подробным указаниям приора, вскоре оказались на широкой торной дороге, ведущей к порту Лит. Навстречу им двигалось множество повозок и вьючных лошадей, везущих провизию из порта и окрестных мест в Эдинбург на рынок. Груженные рыбой, фруктами, солониной, английской шерстью и фламандским бархатом, повозки теснили одна другую на изрытой колеями дороге. Краснолицые возчики ругались, каждый старался въехать в город первым и приготовить свой товар к продаже прежде, чем горожане проснутся.
Корбетт ехал среди них спокойно, не спуская настороженного взгляда с Ранульфа, который, сперва поглазев на все округлившимися глазами, потом начал передразнивать странный говор окружающих, и кое-кто из встречных уже поглядывал на него весьма недоброжелательно. Корбетт уговаривал слугу вести себя посмирней и облегченно вздохнул, когда они въехали наконец на узкие, извилистые, ухабистые улицы Лита. Они добрались до небольшой рыночной площади, где Корбетт принялся расспрашивать всякого встречного пристойно одетого горожанина о местопребывании двора лорда Брюса. Он описал Ранульфу отличительные знаки свиты Брюса в надежде, что востроглазый слуга заметит кого-нибудь в такой одежде. Однако узнать ничего не удалось. Многие горожане не понимали их, а Ранульф едва сдерживал негодование, слыша в ответ на вопросы бурный поток шотландских слов. Вокруг них образовалась небольшая толпа зевак, которые, узнав, что они — англичане, начали ворчать и ругаться. Только тут Корбетт осознал, что это — Лит, шотландский порт, чьи суда нередко вступают в схватку с английскими кораблями. Чиновник корил себя — забыл об этой необъявленной войне и вот теперь едва за это не поплатился.
Наконец спутники собрались уйти с площади, но тут вдруг их окружила группа воинов, вида весьма сурового, в шлемах и при оружии. Их предводитель схватил лошадь Корбетт под уздцы и задал ему вопрос, которого тот не понял. Человек повторил вопрос, на этот раз на ужасном французском. Корбетт кивнул. Да, подтвердил он, он — английский чиновник. Он везет поклоны от канцлера Англии лорду Брюсу и желает получить у него аудиенцию. Волчье лицо человека расплылось в улыбке, открывшей ряд черных гнилых зубов.
— Ну что ж, — ответил он по-французски. — Коли английский чиновник желает видеть лорда Брюса, это мы можем устроить.
Ловким движением он выхватил из-под плаща Корбетта кинжал, который чиновник засунул за свой прочный, в металлических бляхах кожаный пояс, и почти потащил лошадь по рыночной площади. Его люди держались позади, зля и изводя Ранульфа, который отвечал им тем же, без устали осыпая их отборной английской руганью. С рыночной площади они направились по лабиринту улиц и в конце концов подъехали к большому каменному двухэтажному дому с тесовой крышей, изящные резные карнизы которой нависали над маленьким двориком. И Корбетта, и Ранульфа без лишних церемоний стащили с лошадей, втолкнули в главную дверь дома и провели по коридору в главный покой, или зал.
Корбетт понял, что это наверняка жилище какого-то богатого купца, которое Брюс либо нанял, либо отнял силой. Здесь было чисто, на полу лежали ковры, на дальней стене висела шпалера, по всей комнате стояли весенние зеленые ветки для приятного запаха. Здесь был даже очаг, вделанный в стену, а во главе длинного вощеного стола сидел лорд Брюс. Он ел чечевичную похлебку, запивая большими глотками вина из массивного, богато украшенного кубка.
