Мистер Слейд стоял неподвижно, его руки сжимали перила.
— Я позволил Мирей уйти, потому что был чересчур гордым. Я думал, она скоро вернется, и мы помиримся. Но в следующую ночь полиция совершила налет на дом профессора, где проходило собрание общества. Они арестовали всех его членов. И среди них Мирей. Полиция доставила всех в тюрьму. Профессора казнили за государственную измену, а Мирей…
Мне показалось, что мистеру Слейду сдавило горло.
— Она в эту ночь родила в тюрьме нашего сына. Родился он мертвым. Она умерла несколько часов спустя, ненавидя меня.
Какое потрясение, ужас и сострадание испытала я!
— Мне так жаль, — пробормотала я, не в силах утешить его, и все же радуясь, что он доверился мне.
Его взгляд был устремлен на какие-то внутренние горизонты.
— Со смерти Мирей прошло семь лет. Семь лет, на протяжении которых я весь отдавался работе, потому что ничего другого у меня не было, хотя я начал сомневаться в нравственности того, чем занимался. Мирей научила меня видеть в мятежниках людей, угнетаемых своими правителями, союзниками моих начальников. Я отгораживался от этих мыслей и затворялся от всех, кто мог внушить мне привязанность и причинить новую боль. Но теперь мне кажется, солнце восходит после ночи, которая, думал я, будет длиться вечно. Я начинаю верить, что Бог благостен, а не только жесток. Он восполняет то, что отнимает.
Недоумение прозвучало в тихом голосе мистера Слейда. Он поглядел на меня, но я инстинктивно отвела глаза и не увидела, каким был его взгляд. Он заговорил почти неслышно:
— Я снова начал находить счастье и смысл в жизни.
Мои руки стиснули перила. Мне хотелось верить, что причиной его возрождения явилось наше товарищество; и все-таки я знала, что его красивая любимая жена остается моей соперницей, пусть она и умерла. Теперь я оказалась перед пугающим фактом: я влюблена в мистера Слейда, как прежде — в мсье Эгера, вопреки тому, что надежды на взаимность было не больше. Быть может, от его горя мистера Слейда отвлекли розыски господина Изабели Уайт, быть может, он терпит мое общество только потому, что я нужна ему, чтобы заставить злодея выдать себя.
Как и с моими предыдущими поездками, того, что произошло в Брюсселе, я никак не предвидела.
Мы сошли в Остенде и успели на поезд в Брюссель. Пока мы ехали по плоской голой бельгийской равнине, я смотрела в окно. Небо было свинцово и монотонно серым, воздух — теплым, затхлым и влажным. Ивы с подрезанными верхушками окаймляли поля, слагавшиеся в лоскутное одеяло различных оттенков зелени; вдоль дорог тянулись сонные каналы. Выкрашенные домики расцвечивали мирный пейзаж, никак не напоминавший о многочисленных войнах, ареной которых он бывал в прошлом. Сначала Бельгию завоевал Юлий Цезарь, затем ею правили франки, бургундские герцоги, а после них — Габсбурги; им на смену пришли императоры Священной Римской империи из Австрии и Испании, Франция при Наполеоне и Голландия под управлением принца Оранского. Наконец, в 1831 году, Бельгия обрела независимость и хранила мир во время революций этого года. Здесь и я выиграла битву — отстранилась от мсье Эгера, прежде чем любовь к нему погубила бы меня.
По приезде в Брюссель я села с мистером Слейдом в карету. Средневековые дома все еще теснили булыжные улочки вблизи бульваров, обрамленных величавыми особняками. Многоцветные кафе на тротуарах и рынки все еще полнились народом; воздух все еще пахнул смрадной рекой Сенна. Взгляд повсюду натыкался на бюргеров, облаченных в черные сюртуки и шляпы, а также крестьян в сельской одежде. Кругом переговаривались голоса на французском и фламандском. Я невольно выглядывала среди прохожих мсье Эгера. Мы въехали на Гранд-плас, главную площадь Нижнего Города. Колокол на башне готической ратуши отбил семь часов. Газовые фонари освещали волюты карнизов, прихотливые статуи и пышные золотые украшения, отличающие жилища членов купеческой гильдии. На востоке над склоном холма величественно возвышались башни церкви Святого Михаила и Святой Гудулы. Я смотрела за холм в сторону аристократического Верхнего Города, где находился «Пансион Эгер».
Мистер Слейд снял для нас номера в отеле «Центральный» на рю де Марше-оз-Эрб. Какая дворцовая элегантность! Какие сверкающие зеркала и люстры! Какие утонченные постояльцы! Моя обширная комната обвораживала парчовыми креслами, изящными лампами, роскошными фламандскими коврами и гобеленами. Я провела там мой первый вечер и большую часть следующего дня, пока мистер Слейд заручался помощью своих друзей в брюссельской полиции для охоты на французского радикала Ле Дюка, укрывшегося тут.
Он вернулся на следующий день в сумерках. Мы сидели в озаренной свечами обеденной зале отеля, где литое серебро и тонкий хрусталь блестели на столах, застеленных белыми скатертями. Обходительные официанты подавали нам вино, мидии в чесночном соусе со сливками и кроличье рагу. Изысканные блюда ошеломили мое нёбо. Я ощущала себя замарашкой среди модно одетых обедающих. Мистер Слейд выглядел очень красивым во фраке, но усталым и обескураженным.
— Мы нашли Ле Дюка, — сказал он. — Весьма отталкивающий субъект. Рост не выше четырех футов, лысая голова, белесые наглые глазки и надменные манеры. Живет в грязной мансарде и был столь любезен, что оказался дома.
— Что произошло? — спросила я, недоумевая, почему, настигнув нашу дичь, он не выглядит более счастливым.
— Сперва он отрицал какие-либо сношения с бирмингемскими чартистами, но после того, как полицейские немножко его образумили, передумал. Утверждает, что выполнял распоряжения человека, несметно богатого и окружившего себя стеной секретности. Он велел Ле Дюку приказать бирмингемским чартистам забрать оружие у Джозефа Локка и убить Изабель Уайт. Он щедро платил за эти услуги, и, кроме того, его деньги шли на финансирование недавних мятежей во Франции. Однако имени этого человека Ле Дюк не знает. Они находились в постоянном контакте, встречались лично, и все же Ле Дюк никогда в глаза его не видел.
— Но как же так? — в недоумении спросила я.
— Когда ему требуется Ле Дюк, он посылает за ним карету. Кучер завязывает Ле Дюку глаза и привозит к какому-то дому. Он и его господин разговаривают там. Повязка все время остается на месте, и он не знает, ни где находится дом, ни как он выглядит. Описать своего хозяина он тоже не может. Затем карета увозит его домой. Ле Дюк твердо стоял на своем, даже когда полиция пригрозила ему тюрьмой. — Мистер Слейд отпил вина, будто проглатывая свое раздражение. — Я вынужден поверить, что Ле Дюк говорит правду и преступник, которого мы разыскиваем, не он, а его безымянный господин.
Мы проделали весь путь до Брюсселя лишь для того, чтобы узнать, что гонялись не за той дичью и опять оказались в тупике!
— Ле Дюк, конечно же, должен был подметить в этом человеке хоть что-то, что могло бы вывести на него, или что-то, касающееся дома, что поспособствовало бы отыскать его, — сказала я.
— Он сообщил два своих наблюдения, — сказал Слейд. — В доме стоит необычный сладковатый запах. А человек говорит со странным акцентом, который Ле Дюк определить не смог.
