Он затопал в сторону от Нака-но-тё, повернул за угол и повел Сано вдоль высоких стен, ограждающих задние сады борделей. Сыщики углубились в лабиринт переулков. Запертые двери, окна с решетками, ряды переполненных деревянных мусорных баков, одичавшие собаки. Сано вздохнул с облегчением, когда они выбрались на хорошо освещенную широкую улицу.
— Вот мы и пришли, — гордо известил Цунэхико.
На открытых прилавках магазинов, на стенах домов виднелись красочные гравюры. Неспешно прогуливались покупатели, в том числе и самураи, пренебрегающие запретами на приобретение этих, как считалось, «аморальных» произведений искусства. Приказчики выкрикивали цены и расхваливали качество своих товаров, хозяева на повышенных тонах торговались с покупателями. Сано сосредоточился на галерейных вывесках. Художественная кампания Окубаты оказалась в полуквартале вниз по улице. «Как бы отделаться от Цунэхико?» — призадумался Сано.
На помощь пришла непоседливость Цунэхико. Секретарь ринулся в магазин и принялся копаться в груде картинок. Улыбнувшись, Сано направился вниз по улице.
Не успел он подойти к заветной галерее, как к нему пристал продавец.
— Добрый день, господин! Ищете хорошую гравюру по сходной цене? Тогда вы пришли туда, куда нужно!
Человек был на редкость уродлив. Большое багровое родимое пятно тянулось от верхней губы через рот до подбородка. Из ноздрей торчали волосы. Кожа была усеяна оспинами. Выпуклые глаза делали продавца похожим на какое-то насекаемее, скорее всего на богомола. Сходство усиливалось сутулыми плечами и тем, как он, потирая руки, приближался к Сано.
— Заходите, заходите, — настаивал он, схватив Сано за рукав.
Пришлось Сано подчиниться. Вход наполовину закрывал занавес. Деревянный пол был несколько приподнят и уставлен подставками. Стены ломились от картинок. Посетители отсутствовали.
— Что прикажете показать? — Урод, стало быть, был одновременно и продавцом и владельцем. — Пейзажи?
Он указал на картины, изображающие гору Фудзи в разное время года. Сано стало ясно, почему в галерее нет покупателей. Гравюры выполнены небрежно, краски слишком ярки и нанесены неточно, из-за чего получились радужные контуры. Странно, что магазин до сих пер не разорился.
— Вы Окубата?
— Да, да, это я. Но все называют меня Любителем Клубнички. — Сально хихикнув, торговец указал на родимое пятно.
Сано подумал, что прозвище наверняка имеет и тайный, похабный смысл.
Окубата поднял с пола гравюру.
— Может, вы предпочитаете классическую живопись, господин?
Сано опешил. Гравюра представляла грубую копию старинной картины «Хэ-гассэн» — «Состязание в испускании газов». Два конных самурая направляли друг на друга голые зады. Результат их усилий клубился цветным дымом.
— Прекрасное подношение вашим героическим родственникам, — сказал Любитель Клубнички.
— Нет, спасибо, — Сано почудилось оскорбление. Он вгляделся в Окубату, ища признаки насмешки или злонамеренности, но встретил лишь вежливый, мягкий взгляд. — На самом деле я пришел, чтобы поговорить о вашем служащем, Нориёси.
Прежде чем Сано успел назвать себя, торговец воскликнул:
— Вот оно что! Почему же вы сразу не сказали? — Понимающе кивнув, он повлек Сано в дальний конец комнаты. — Печально, что большой художник Нориёси покинул этот мир. Однако у меня хранятся его последние работы. Лучшие работы, должен признать. Вам нравится? Да?
Сано тут же понял, каким образом зарабатывает деньги художественная компания Окубаты. Она сбывает фривольные рисунки избранным клиентам, пейзажи не более чем маскировка. На эротических картинках некая парочка предавалась любви во всех мыслимых позициях. В спальне: мужчина на женщине. В саду: женщина с раздвинутыми ногами сидит на дереве, а мужчина, стоя, входит в нее. Порой при их страсти кто-то присутствовал, например служанка, которая помогала любовникам, или зевака, припавший к окну. Нориёси рисовал одежду, обстановку и части тела в мельчайших деталях. На одной большой гравюре он изобразил лежащего на полу самурая. Мечи рядом, кимоно распахнуто, огромная красная плоть обнажена. Возле самурая — голая девица. Стихи растолковывали происходящее:
Несомненно, несомненно
Всей душой они
Отдаются любви…
Лаская ее
Драгоценную калитку и держа
Руку, чтобы заставить взять его
Нефритовый ствол…
У какой девы лицо
Не зардеется, а сердце не забьется быстрей?
Гравюры Нориёси затмевали по качеству работы, выставленные у входа в галерею. Цвета естественны и гармоничны, исполнение выше всяческих похвал. В гравюрах было чувственное изящество, несвойственное обычным пошлым рисункам. Сано невольно ощутил возбуждение.
— Быть может, творения Нориёси помогут вам в романтических предприятиях.
Эта фраза выбила Сано из мечтательного состояния. Окубата или очень тонкий шутник, или совершенно безмозглый дурак, если не понимает, как его замечания могут подействовать на клиента. Отвернувшись от гравюры, Сано резко бросил:
— Не ваше дело. Я здесь не для того, чтобы покупать.
Он представился и с некоторым удовлетворением заметил, что лицо Окубаты побледнело: родимое пятно будто засветилось. Взгляд метнулся к картинкам. Круглой красный печати цензора не было. Ясно, товар контрабандный, продажа и хранение незаконны.
— Меня не волнует ваша торговля, — поспешно добавил Сано. — Расскажите о Нориёси.
Краска вернулась на лицо Окубата.
— Если смогу, господин. Задавайте любые вопросы. — Он с облегчением выдохнул.
Дабы окончательно успокоить хозяина и не выдать опасных подозрений, Сано начал с простого вопроса:
— Как долго Нориёси работал на вас?
— О, совсем не долго. — Любитель Клубнички бесхитростно улыбнулся.
И тут Сано догадался, что его бестактность была намеренной. Почувствовав себя обманутым, Сано угрожающе нахмурился.
Глаза гнусного Любителя поблескивали озорством, когда он считал, загибая пальцы:
— Нориёси был со мной… шесть… семь лет.
«Достаточно долго, чтобы хорошо узнать друг друга», — подумал Сано.
— Что он был за человек?
— Как все. Два глаза, один нос…
Разозленный Сано коснулся рукояти меча.
Окубата испуганно выпучил глаза и стер улыбку, поняв, что зашел слишком далеко.
— О, Нориёси был очень способным художником. Очень плодовитым. Его работы продавались очень хорошо. Мне будет его не хватать.
Сано набрался терпения.
— Нет, и хочу знать, что он представлял собой как человек. Был ли он дружелюбным? Пользовался ли известностью?
