Пусть дух моего любовника простит меня за то, что я сделала. Пусть мы снова встретимся в раю и проведем вместе всю вечность.
Пеон».
— Таким образом, полагаю, все наши проблемы закончены, — сказал ёрики Ота. — Я прикажу, чтобы ее завернули во что-нибудь и предъявили голландскому капитану. Распоряжусь, чтобы портовый патруль организовал для корабля эскорт, а главный чиновник Охира приготовился встретить команду на берегу.
Сано не ответил. Происшествие, описанное Пеон, казалось столь же правдоподобным, как и обстоятельства ее смерти. Сано представлялась возможность закрыть дело и попытаться наладить японско-голландские отношения. Они с Хиратой могут приступить к инспектированию Нагасаки и восстановить прежнее дружелюбие.
Однако Сано видел явные нестыковки. Сожалея о том, что ему придется сказать, но преисполненный решимости, Сано повернулся к ёрики Оте:
— Убийца директора Спаена пока не пойман.
Брови Оты взлетели.
— Но шлюха во всем призналась. Она покончила с собой на почве раскаяния. Какие еще доказательства вам нужны?
— Когда вчера я встречался с Пеон, — проговорил Сано, — она наливала чай и расчесывала волосы другой проститутке — и все это делала правой рукой. Не кажется ли вам странным, что себя она зарезала левой?
Ота пожал плечами:
— Люди часто делают странные вещи, когда их душа неспокойна.
— Ныряльщики не обнаружили ни пистолета, ни ножа в море у Дэсимы. И по поводу этого письма… — Подойдя к Оте, Сано поднес листок к глазам ёрики. — Очень красиво и аккуратно; здесь учтены все детали. Но Пеон — девушка из крестьянской семьи. Я удивился бы, узнав, что она вообще умеет писать, тем более так хорошо.
— Значит, она попросила кого-то написать это. — Ота продолжал стоять на своем, хотя его румяное лицо потемнело. — У нее была тяжелая жизнь. Хуже, чем у свиньи: она ублажала грязных иностранцев. Минами, клиенты, другие проститутки, даже слуги обращались с ней как с грязью. Вероятно, смерть казалась ей лучше, чем такая жизнь. Убийство любовника подвело Пеон к краю. Я служу в полиции уже двадцать лет. Вы хотите сказать, что я не знаю своей работы?
Сано снова взглянул на ужасную картину.
— А вдруг она пришла сюда прошлой ночью не для того, чтобы покончить с собой, а надеясь встретиться с кем-то? Этот человек пришел; они повздорили, и он зарезал ее. — Сано повернулся к ёрики Оте: — Уходя, он положил письмо — на нем нет следов крови, потому что оно было у него под одеждой, — в шкатулку.
Ота грубо хохотнул:
— Нелепо. Нож из кухни — повар опознал его. Минами говорит, что Пеон все время воровала вещи, украла и шкатулку. И потом, кому пришло бы в голову убивать эту уродливую шлюху?
— Убийце Яна Спаена. Пеон была на острове со Спаеном в ночь его исчезновения. Она могла что-то видеть. — Сано вспомнил, как Пеон намекала на то, что происходит на Дэсиме, где далеко не все регистрируется. — Если она знала, кто убийца, он не позволил бы ей остаться в живых и заговорить. Если он стрелял в меня, то уж не стал бы церемониться с Пеон — лишь бы заставить ее молчать.
— И кто бы это, к примеру, мог быть? — пренебрежительно бросил Ота.
— Торговец Урабэ. Пеон — единственная свидетельница его пребывания на острове. У него финансовые проблемы, поэтому он мог убить ее, чтобы избежать шантажа. — Сано вспомнил, как Урабэ объяснил ненависть Пеон к себе. — К тому же он клиент этого заведения. Урабэ мог участвовать во вчерашней вечеринке и тайком пробраться на женскую половину.
Затем у Сано мелькнула мрачная мысль. А что, если Пеон владела опасной информацией о ком-то в администрации Нагасаки — начальнике Охире, другом чиновнике с Дэсимы или даже о самом губернаторе Нагаи? Не могла ли какая-либо из этих персон организовать для удобства Сано это «самоубийство»? К сожалению, в бакуфу немало людей, способных ради собственной выгоды убить беззащитного.
Сано не сказал о своих подозрениях Оте, ибо тот мог оказаться сообщником, если не убийцей. Он отчаянно надеялся, что его планы, назначенные на вечер, помогут прийти к истине и ему не придется начинать расследование среди чиновничества Нагасаки и преодолевать политические опасности, которые это повлечет за собой.
— А что же варвары? — спросил Ота с вымученной улыбкой, стараясь скрыть беспокойство. — Вы хотите сказать, что они сбежали с Дэсимы и убили эту шлюху?
— Нет, но, кроме Урабэ, есть по крайней мере еще один подозреваемый, обладавший свободой передвижения по городу и заинтересованный в том, чтобы Пеон умерла.
Глава 18
Высоко в горах над Нагасаки в китайском храме закончились вечерние обряды. Настоятель Лю Юнь стоял на коленях и медитировал в своей по-спартански обставленной комнате. Спокойный, мягкий свет лампы падал на оштукатуренные стены. Прежде для Лю Юня это было любимым временем дня, когда в его душу нисходил покой и, казалось, уже рукой подать до духовного просветления. Но смерть брата уничтожила его безмятежность и его веру. Прошлое вернулось, чтобы остаться с ним.
Лю Юнь начал напевать псалмы, надеясь, что обряд успокоит его, но неотступное страдание преследовало его: «Прочь! Брат мой. Сгинь навсегда!» Глядя на стену, он видел картины другого времени и другие места.
Весна, шестьдесят пять лет назад, владение семьи Лю в провинции Шаньдун. В окно студии, где занимались Лю Юнь и Лю Си, которым было десять и восемь лет, проникал запах цветов. Старый учитель У остановил проницательный взгляд на Лю Си.
— В чем заключаются пять главных добродетелей Конфуция?
— Пять добродетелей заключаются в… э-э… — Си глубоко вздохнул, а потом выпалил: — На что мне школа, если я хочу быть солдатом?
— Не смей перечить учителю! — крикнул Лю Юнь, оскорбившийся потому, что был хорошим сыном, который стремился сделать приятное старшим. К тому же он помогал Си готовить уроки, и неудача брата плохо отражалась и на нем самом.
Учитель У прошелся тростью по голове и плечам Си.
— Ты извинишься за грубость!
Когда Си заплакал, дикое чувство противоречия охватило Лю Юня. Он частенько пытался научить Си уму-разуму, но не выносил, когда брата обижал кто-то другой. Невидимые узы — сильнее любви, ненависти или крови — связывали их. Лю Юнь вскочил с места и прыгнул на спину учителю У.
— Оставьте его в покое!
Учитель У закричал и закружился, пытаясь сбросить с себя Лю Юня, а Си смеялся и хлопал в ладоши.
— Какой ты прекрасный боец, старший брат! — вопил он. — Давай вместе убежим и станем солдатами!
Лю Юнь, напуганный своим поведением, торжествующе хохотал, но их победа была кратковременной. Учитель У подал в отставку; отец Лю Юня побил обоих братьев за то, что они прогнали наставника, но все осталось как прежде. Лю Юнь наставлял, просил и наказывал Си, пытаясь вселить в него конфуцианские идеалы науки и сыновнего почтения. Си сопротивлялся. Лю Юнь защищал брата, и они оба оказывались виноватыми…
