Рэйко улыбнулась, и на душе у нее стало легче. Мидори, похоже, смотрела на ситуацию как на состязание мужчин с женщинами, где призом была любовь Хираты.
— Спасибо за великодушное предложение, но я не хочу, чтобы и ты нажила себе неприятности. Уж лучше я сама, — ответила Рэйко, но, видя разочарование Мидори, поспешила успокоить: — Не волнуйся, я найду тебе поручение.
— Здорово! — обрадовалась Мидори.
Сано сидел в кабинете, опершись локтями о стол, взбешенный и растерянный. Как Рэйко могла его оскорбить? Как мог он разъяриться на нее? В их доме появился злой дух, принесший раздор и ненависть.
И звался он Хару.
Сокрушаясь о случившемся, Сано больше всего жалел, что привлек Рэйко к расследованию. Он должен был догадаться, что она не упустит возможности оправдать сироту.
Пока Сано раздумывал, как убедить жену порвать с подозреваемой, его стали подспудно одолевать сомнения в собственной чистоплотности. Что, если он, привыкнув к шаткому положению новичка при дворе, и впрямь готов арестовать Хару лишь потому, что это наилегчайший из выходов? Сано схватился за голову. Он, который всегда считал себя человеком чести и противником предвзятости, усомнился в самом себе.
Неужели Рэйко была права, говоря о нем, Хару и Черном Лотосе?
— Сёсакан-сама, мне нужно вам сказать кое-что, — промолвил Хирата.
Прервав тяжкие раздумья, Сано поднял глаза на помощника, сидящего напротив. Он даже не заметил, как тот вновь вошел.
— Говори, — отозвался Сано.
— Знаете, граждане, которых я опросил, были так убеждены в порочности Черного Лотоса, что и я начал им верить! — выпалил Хирата. — Если бы вы их услышали, то тоже поверили бы, как мне кажется. Я не хотел говорить, но… — на лице Хираты отразилась сильная внутренняя борьба, — их слова подтверждают, что секта замешана в злых деяниях. Прошу прощения, что позволил себе не согласиться с вами.
— Не извиняйся. — Сано выдержал укол, причиненный словами Хираты. Первый вассал был в числе прочего обязан сообщать хозяину правду, какой бы горькой та ни была.
— Небрежение к уликам может загубить расследование, — добавил Хирата.
— Знаю. — Сано не мог признать правоту Рэйко в ее присутствии, ему было проще обсудить все с помощником. — Придется все же проверить слухи, касающиеся секты. — Задумавшись на мгновение, он продолжил: — Я отклоню предложение министра Фугатами. Не думаю, что поездка в Синагаву так уж необходима. О Черном Лотосе мы можем и здесь расспросить кое-кого.
— Кого же? — полюбопытствовал Хирата.
— Саму главную подозреваемую, — ответил Сано. — Пришла пора навестить Хару снова.
16
Суровая кара ждет всех, кто стоит на пути Черного Лотоса.
Да будут избиты и посрамлены они
И терпят великие муки до конца своих дней.
Сутра Черного Лотоса
Храмовой комплекс Дзодзё окутала ночь. Коньки крыш и верхушки деревьев белели в лунном свете, точно тронутые инеем, в пустынных улочках разлилась тьма. Сон заставил умолкнуть десять тысяч голосов, замедлил биение сердец, остановил движение. Осенний ветер, тихо веющий над кварталом, впитывал дыхание спящих.
В одной из подземных камер, сооруженных под храмом Черного Лотоса, стоял священник Кумасиро. Напротив него в углу сидел скорчившись монах по имени Истинное Благочестие. Кисти рук его и лодыжки обвивали веревки, лицо и обнаженное тело покрывали распухшие кровоподтеки. Над монахом склонились двое сектантов с деревянными дубинками в руках. Истинное Благочестие тяжело дышал и обливался потом, не сводя испуганного взгляда с Кумасиро.
— Ну что, сознался? — спросил тот у священников.
Они покачали головами.
— Ничего я ей не говорил! Клянусь! — закричал монах.
Кумасиро, однако, был убежден, что Истинное Благочестие открыл госпоже Рэйко тайны Черного Лотоса, а она сообщила их сёсакан-саме, который — это он видел своими глазами — крутился весь день возле храма. Входы в катакомбы он, разумеется, заметить не мог, но Кумасиро должен был выяснить все, о чем стало известно врагу.
Он склонился над монахом и произнес с тихой угрозой:
— Что ты ей сказал?
Тот съежился, но ответил твердо:
— Ничего.
Кумасиро наотмашь ударил его по лицу. Монах взвыл от боли.
— Я служу только Черному Лотосу! — воскликнул он, сплевывая кровь. — Я нипочем бы не стал говорить с чужаками!
Выпрямившись, Кумасиро окинул взглядом пленника, который уже вынес два дня пыток. Здесь, видно, требовалось более сильное воздействие.
— В лазарет его! — приказал Кумасиро подручным.
Те выволокли монаха из камеры и потащили вслед за священником. Туннель был устроен таким образом, чтобы двое могли пройти по нему плечом к плечу не пригибаясь. Стены и потолок были укреплены досками, между которыми пробивались корни деревьев. Проход освещался висячими фонарями, отбрасывающими причудливые тени.
— Зачем вы меня туда тащите? — всполошился Истинное Благочестие.
Ответа не последовало. Работа гигантских мехов, загоняющих под землю воздух из потайных шахт, отдавался в ушах мерным, безумолчным лязгом. В катакомбах витал запах разложения. Истинное Благочестие всхлипнул. Кумасиро подошел к двум смежным каморкам в боковом ходе туннеля. Посреди одной стоял стол, угол был занят необъятных размеров ванной, установленной поверх угольной жаровни, под каменным дымоходом.
В соседней каморке раздавались приглушенные голоса, топот и бульканье какой-то жидкости. Потом оттуда показался доктор Мива. Завидев Кумасиро, он словно напружинился, но при виде пленника в его глазах-щелках вспыхнул недобрый огонь.
— Новый пациент? — оживился Мива.
— Беглец, вот он кто. — Кумасиро воззрился на доктора с нескрываемым отвращением. — От тебя требуется сделать его посговорчивее.
Мива поклонился и заискивающе осклабился, показав редкие зубы.
— Разумеется.
Бонзы швырнули монаха на стол. Он силился встать и кричал:
— Отпустите! Помогите!
Кумасиро даже не стал зажимать ему рот — все равно наверху не услышат ни звука. Его сподручные привязали пленника, а затем отошли в сторону. Доктор Мива взял чашу с какой-то жидкостью и поднес к губам Истинного Благочестия.
— Нет! — взвизгнул тот. — Не хочу!
Кумасиро заставил монаха раскрыть рот, и доктор Мива влил свой состав. Как монах ни плевался, большая часть жидкости все же попала по назначению.
— Я дал ему вытяжку из листа сейиэ, семян баду и повоя заборного, — изрек доктор Мива. — Это избавит его от чрезмерной пылкости духа и влияний злых сил.
— Оставь свою тарабарщину для других, — процедил Кумасиро, взбешенный умничаньем Мивы. Ишь, возомнил себя великим целителем! — Он тебе не больной, да и ты не лекарь.
