Анраку и раньше зачинал детей с другими женщинами, но Дзюнкецу-ин это не тревожило, так как он почти не уделял внимания своим отпрыскам, да и беременность Тиэ поначалу не вызвала у настоятельницы беспокойства. Потом оказалось, что вид Тиэ, пухнущей день ото дня их первенцем, стал для нее последней каплей. Она подсыпала сопернице яду, чтобы вызвать выкидыш. Когда план не удался, Дзюнкецу-ин повалила Тиэ на землю и пнула в живот, отчего у той начались преждевременные схватки. В результате Тиэ родила сына — Светоча Духа. И хотя Анраку не выказал к нему никаких чувств, Дзюнкецу-ин повелела приютским монахиням недокармливать ребенка и оставлять без присмотра. Пока она дожидалась его смерти и примирения с Анраку, в ее жизнь вошел второй демон.
Спустя семь лет после ареста Дзюнкецу-ин полицейским Оямой они снова встретились на церемонии, где его чествовали как нового покровителя Черного Лотоса. После приема полицейский подошел к ней словно к старой знакомой.
— Стало быть, ты теперь святая, — произнес он с усмешкой, которую она слишком хорошо помнила. — Жизнь тебя пожалела.
— Чего не скажешь о вас, — бросила настоятельница, заново распаляясь ненавистью.
Ояма осклабился.
— Буду рад восстановить нашу дружбу.
— Ничем не могу помочь.
Однако Анраку приказал ей обучать Ояму обрядовым совокуплениям. Дзюнкецу-ин было воспротивилась обслуживать заклятого врага, но первосвященник сказал:
— Такова моя воля. Подчинись или уйди из Черного Лотоса.
Дзюнкецу-ин все еще любила и желала его, несмотря на жестокость по отношению к ней. Она согласилась на унизительные свидания с Оямой, где тот удовлетворял свою похоть, не прекращая глумиться над ее прошлым. Тем временем Светоч Духа выжил, а Тиэ по-прежнему оставалась любимицей Анраку. И вот пришел ее третий демон.
Гневливая, порочная и своевольная Хару перевернула весь их сложившийся уклад. Она не уживалась ни с детьми в приюте, ни в монастыре, где завязала слишком тесные знакомства с монахами. Дзюнкецу-ин старалась обуздать Хару, но той благоволил Анраку, нашедший в ней не то дочь, не то любовницу. Так в жизни Дзюнкецу-ин появился новый враг, отравляющий ей существование. И все же, действуя настойчиво и планомерно, она добилась желаемого.
Тиэ и Светоч Духа погибли и больше ей не помешают. Ояма получил по заслугам. Хару схватили по подозрению в убийствах, как Дзюнкецу-ин и надеялась. На следующий день после убийств Анраку восстановил с ней отношения. Они снова стали любовниками, но пока Хару была жива, опасность сохранялась.
Анраку провел пальцем по щеке Дзюнкецу-ин. Жар его прикосновения распалил ее. Это был сигнал к началу обряда.
— Хару сегодня арестовали, — осторожно обронила она, зная, что затевает разговор на закрытую, по мнению Анраку, тему.
— Мне это известно. — Анраку коснулся пальцем ее губ, размыкая их.
У Дзюнкецу-ин перехватило дыхание. Когда палец скользнул по подбородку и шее, она произнесла:
— Хару осведомлена в делах храма. Может быть, даже слишком.
— С ней все идет по плану, — отозвался Анраку, развязывая ее пояс. — Свою роль она сыграет лучше некуда.
«Неужели он пустит дело на самотек?» — пронеслось у Дзюнкецу-ин в голове. Но вот серое кимоно и белый исподний халат спали с ее плеч и она предстала перед ним обнаженной. Выгнув шею, Дзюнкецу-ин жмурилась от возбуждения, окатившего ее жаркой волной. Блаженно улыбаясь, Анраку скинул одеяние, открыв крепко сложенное тело. Казалось, он светится потаенной энергией и огромной мужской силой.
— Хару говорила с сёсакан-самой и его женой, — продолжала Дзюнкецу-ин. Сейчас, распаленный желанием, он наверняка ее выслушает. — Меня она уже очернила — хочет, чтобы мне вынесли ее приговор. Ради собственного спасения эта девчонка может выдать им весь Черный Лотос. Прошу, остановите ее, пока не поздно.
— Хару скажет и сделает то, что ей предназначено, — ответил Араку. — Она — ключевое звено в судьбе Черного Лотоса. Я предвидел тот путь, что ее ожидает.
Теперь он приступил к обряду Божественной росписи. Его острые ногти расчерчивали шею, груди, живот, ягодицы Дзюнкецу-ин багровыми дугами, линиями и завитками, словно рисуя мантру на живой плоти. Дзюнкецу-ин вскрикивала от боли и наслаждения. Ее беспокойство растаяло. Она целиком подчинилась Анраку. Покусывая нежную кожу его подмышек, коленных впадин и живота, ее зубы оставляли отметины — алые бусинки крови.
— Я — дым, ты — огонь, — прошептал Анраку, опускаясь с ней на кровать.
Лежа на спине, Дзюнкецу-ин высоко подняла ноги, развела в стороны. Анраку опустился меж них и вошел в нее. Она замерла от блаженства. Тела их задвигались легко и стремительно; ее ноги, согнутые у него на плечах, выпрямились. Толчки становились все чаще, руки неистово сплетались в одном из обрядов — Зажигании цветка. Дзюнкецу-ин перебралась наверх и, поворачиваясь на его члене, словно на оси, встала на четвереньки. Теперь он входил сзади, глубоко погружаясь в нее. Потом они встали — Дзюнкецу-ин обхватила коленями его талию, Анраку поддерживал ее снизу. Не прекращая движений, он начал вращаться.
Комната поплыла перед глазами Дзюнкецу-ин; проблески света, фрагменты фрески и полога слились в сияющие спирали среди дыма курящихся благовоний. Анраку закружился быстрее. Дзюнкецу-ин рассмеялась в безудержном восторге. Когда ее желание достигло предела, ей представился исполинский черный лотос с объятыми пламенем лепестками. Полыхающий цветок отразился в глазу Анраку. Его черты исказила бешеная страсть. Миг — и оргазм захлестнул их. Когда Анраку изверг семя в ее пульсирующую плоть, они словно покинули землю и взметнулись высоко к звездам. Дзюнкецу-ин издала крик радости. Анраку отозвался стоном, подобным громовому раскату в горной долине. Пылающий лотос в ее голове взорвался, оставив предчувствие экстаза, предчувствие той поры, когда их судьба свершится и весь Черный Лотос сподобится просветления.
В этот самый день Анраку и она, Дзюнкецу-ин, обретут власть над миром.
21
Если же кто даст приют сомнению и послабление вере,
То тотчас перейдет на путь зла.
Сутра Черного Лотоса
— Хару-сан! — позвала Рэйко, семеня по коридору особняка Уэды.
Пока она добиралась из Синагавы в Эдо, наступила ночь и за бумажными перегородками стен зажглись фонари, но в комнате Хару по-прежнему было темно. Рэйко, пришедшая рассказать о том, что узнала сегодня, отодвинула дверь. На полу валялась одежда и всякие мелочи, но Хару исчезла.
— Здесь ее нет, — произнес отец.
Рэйко обернулась и увидела его рядом с собой.
— Нет? — переспросила она, сначала растерявшись, а затем встревожившись. — Тогда где же она?
Качнув головой, судья оглядел ее с грустью и состраданием.
— Пойдем-ка в гостиную. Выпьем чаю, и я все объясню.
— Не надо мне никакого чаю. — Чувствуя, что отец темнит, Рэйко всполошилась еще больше. — Я хочу знать, что с Хару и где она.
