— Ты должна уйти, — прошептал он.
Но она поманила его к себе и шепотом велела ласкать ее тело губами. Он понял, что не может не послушаться; ощутил, как жар душит его, когда она коснулась его. И принялась гладить его поверх одежды.
— Ах, Робин, — прошептала она, — ты был плохим мальчиком. Ты пренебрег мной. Давай не будем больше придумывать отговорки…
Она начала расстегивать его штаны и ласкать; и Робин снова забыл обо всем в объятиях Элис. А некоторое время спустя он остался один, раскрасневшийся и утомленный, а она тихо и осторожно вышла. Он встал и словно в качестве искупления пошел готовить тигель к возгонке в новой ванне.
Он работал, а руки у него дрожали, потому что, в конце концов, он сам только что получил возгонку и испытывал жгучий стыд.
— Как, Элис? Вот так сюрприз.
Эйкен Саммерз, печатник, друг Мэтью, сидел за столом в своей мастерской на Патерностер-роу, окруженный кипами отпечатанных баллад и листовок. Его руки и поросший щетиной подбородок были, как всегда, в чернилах. Когда Элис вошла одна, в плаще, потемневшем от дождя, лицо у него было задумчивое и похотливое.
Он отложил листок, который рассматривал, и подошел к ней.
— Можно, я сниму с тебя плащ? Можно предложить тебе подкрепиться?
Он вдруг посмотрел на дверь.
— А Мэтью с тобой нет?
— Нет.
Она откинула мокрый капюшон, но плащ снимать не стала. Потому что не собиралась здесь задерживаться.
— Он где-то пьет. Напьется до бесчувствия. Вернется с головной болью либо с триппером.
— Жаль. — Эйкен склонил голову набок. — Он обещал мне новый материал.
— А я могу кое-что тебе предложить, Эйкен. Тайна получения золота. Что скажешь? Хочешь напечатать что-нибудь такое?
— Элис, дорогуша, все это уже было.
Он вздохнул.
— Слишком много раз, поверь мне.
— У меня хороший материал, — настаивала Элис.
Она откинула назад распущенные волосы, рассыпав при этом капли дождя.
— Здесь есть много интересного. Насчет звезд, ангелов. Интересуешься?
— Может быть, — осторожно сказал он. — Сначала мне хотелось бы посмотреть.
— Ну нет. Я вас знаю, мастер Саммерз. Вы все спишите и напечатаете, а мне ничего не заплатите.
— Я не могу ничего заплатить, не посмотрев, — повторил он.
— Тогда слушай, — нетерпеливо сказала она. — Я тебе намекну, о чем тут речь.
Она вынула из кармана смятый листок с записками.
— «Ариелю я дам дар золота…» А потом много всякого о земле, и огне, и сере — и все такое прочее. Людям это понравится. Ну, сколько ты мне дашь?
Он почесал подбородок; чернил на подбородке стало еще больше.
— Дам? Элис, дорогуша, это же совершенная чушь, — сказал он.
Элис начала засовывать свои листочки обратно в карман юбки.
— Тогда я найду кого-нибудь еще, кто даст мне за это золото. Вот увидишь.
В тот вечер в тени собора Святого Павла произошла драка. Она началась в пивной на Патерностер-роу с воображаемого оскорбления, за которым последовал вызов. К обоим дерущимся быстро присоединились их товарищи, сбежавшиеся из соседних таверн и борделей, точно выросшие из зубов дракона воины, с которыми сражался Язон и его аргонавты, и через четверть часа обе банды вооруженных, хорошо обученных мужчин дрались не на жизнь, а на смерть под карнизами собора, а дождь лил и лил; они размахивали шпагами, их сапоги оскальзывались в грязи.
Ночная стража старалась держаться подальше, потому что знала, что это не бой между преступными братствами, но проявление традиционной вражды между людьми двух соперничающих групп — тех, кто служит лорду Сесилу, и тех, кто служит Нортхэмптону. Личные схватки между двумя великими людьми, членами тайного совета, очень часто переходили в кровопролитные схватки на лондонских улицах, и всякий разумный человек старался убраться с дороги.
Одного из людей Нортхэмптона унесли, истекающего кровью от удара шпагой в грудь. Его товарищи, издавая оглушительные крики, с новыми силами набросились на его врагов. Вместе со шпагами пошли в ход книжалы. Упав в грязь на соборном дворе, дерущиеся наносили удары снизу, рубили и кололи, пока снова не вставали на ноги. Длинные лезвия соударялись, мокро блестели под проливным дождем, и звуки ругательств и лязг металла отдавались от холодных серых стен заброшенного здания. Еще один упал, громко крича, потому что у него были перерезаны сухожилия руки. Но драка все равно продолжалась.
А потом кто-то подъехал верхом и приказал всем остановиться.
У новоприбывшего был такой властный вид, что все подчинились, хотя и неохотно. Это был курьер — слуга из тайного совета. Он сообщил, что есть приказание немедленно заключить перемирие. Создалось положение, слишком серьезное, чтобы великие мужи города теряли своих таким образом. Все верные слуги Короны должны объединиться в эти опасные времена против скрытых изменников.
Заговор. Это слово, произносимое шепотом, пробежало по толпе уставших драться людей. Испанский заговор…
Уже появились слухи о том, что люди Сесила ищут некое загадочное письмо, выдающее, как говорили некоторые, тайную организацию иезуитов, которой помогают испанцы. Другие, более циничные, говорили: нет, люди Сесила ищут рецепт изготовления золота. Как будто этот маленький горбун Сесил уже не набил свой карман золотом, собирая пошлины, огораживая общинные земли и получая от короля пожалования на возведение своего большого дворца в Хэтфилде.
Этим слухам сильно способствовали люди Нортхэмптона. Но придворный, который прекратил драку, снова поднял руку и заявил, что граф Нортхэмптон, который распознал опасность, надвигающуюся на государство, хочет, чтобы его люди знали, что ради сохранения безопасности королевства он решил объединить усилия с Сесилом. Каждый должен быть начеку. Очень важно, чтобы заговорщики были обнаружены к двадцать шестому декабря — дню спуска кораблей на воду. В трехдневный срок.
— Хочет ли Сесил получить их живыми? — крикнул кто-то.
Предпочтительно, но можно и мертвыми.
31
Как на воде круги из середины,
Так от любви проистекают сферы,
Одна в другой, они же — небо веры,
И все в тебе, а посему — едины.
Джон Донн (1572–1631). Возрастание любви
Была поздняя ночь, когда Нед добрался до тюрьмы на Вуд-стрит. Он подошел к зарешеченному окну, через которое выглянул ночной стражник, и когда тюремщик спросил его имя, Нед спрятал лицо в тень и вместо этого сунул ему денег. Его отвели на Господскую половину, в комнату наверху; всю обстановку комнаты составляли только кровать и стул, на котором сидела Кейт; ее темная голова склонилась над какой-то измятой вышивкой, в которую она упрямо тыкала иглой. Она не подняла голову, когда открылась дверь, но ее служанка, которая клала дрова в камин, встала, когда вошел Нед, посмотрела на свою госпожу и вышла. Тюремщик тоже вышел, заперев за собой дверь.
