— Почти те же, что и для управляющего! — вздохнул он. — Фалько, с какой целью ты здесь?
— Выяснить, в чем вы замешаны — что более или менее очевидно!
— О, правда?
— Существует множество государственных должностей, на которые вы могли бы претендовать. Для всех нужна поддержка императора — всех, кроме одной.
— Какое шокирующее предположение! — весело сказал Крисп.
— Простите — но у меня вообще шокирующая работа.
— Возможно, мне следует предложить тебе работу получше? — попробовал он, хотя со скрытым юмором в голосе, словно смеялся над собственной попыткой.
— Я всегда открыт для предложений, — сказал я, не глядя на Елену. Крисп снова улыбнулся мне, хотя я не заметил, чтобы посыпались какиенибудь грандиозные предложения.
— Ладно, Фалько! Я знаю, что Флавий Веспасиан подсунул Гордиану; что он предлагает мне? — То, что Крисп называл императора так, словно он все еще был обычным гражданином, четко выражало его неуважение.
— Как вы узнали о Гордиане, сенатор?
— По одной вещи: если венок, который сейчас на тебе, ты получил сегодня вечером у меня, то он пришел в той партии, которую я перевозил вдоль побережья из Пестума.
— Пестум, а! А кто еще, кроме разговорчивого продавца венков, распространяет слухи, что Гордиан собирается в Пестум?
Изза моего настойчивого возвращения к вопросу я заметил, как вспыхнули глаза Криспа, которые были достаточно карими, чтобы соблазнять женщин, хотя располагались слишком близко друг к другу, чтобы быть классически правильными.
— Он сам мне рассказал. Он написал мне о смерти его брата… — Крисп замолчал.
— Чтобы предупредить вас! — Барнаб.
— Чтобы предупредить меня, — мягко согласился он. — Ты пришел, чтобы сделать то же самое?
— Частично, сенатор; и чтобы поговорить.
— О чем? — взорвался он пренебрежительным тоном. Я вспомнил, что Криспу принадлежала половина Лация, вдобавок к его дорогому парадному наряду и изящному кораблю. — У Веспасиана нет денег. У него никогда не было денег; этим он и знаменит! Известно, что в течение всей своей государственной карьеры он был по уши в долгах. Будучи правителем Африки — самый благодатный пост в империи — он так катастрофически растратил все средства, что ему пришлось торговать александрийской сырой рыбой… Сколько он тебе платит, Фалько?
— Мало! — улыбнулся я.
— Тогда почему ты его поддерживаешь? — промурлыкал Крисп. Мне показалось, с ним легко разговаривать, возможно, потому что я считал, что его трудно обидеть.
— Я не особо его поддерживаю, сенатор. Хотя это правда, что я предпочел бы видеть во главе Рима человека, которому когдато приходилось задавать своему счетоводу хитрые вопросы, прежде чем управляющий смог оплатить счет мясника, чем какогонибудь сумасшедшего, как Нерон, который вырос, считая себя сыном и внуком богов, и думал, что ношение пурпура дает ему полную власть потакать своему тщеславию, казнить понастоящему талантливых людей, разорять казну, сжигать половину Рима — и заставлять зрителей за их же деньги проводить в театрах все дни напролет!
Крисп смеялся. Я и не надеялся, что он мне понравится. Я начинал понимать, почему все говорили мне, что он опасен; известные люди, которые смеются над твоими шутками, опаснее самого страшного преступника.
— Я никогда не пою на публике! — любезно уверил меня Крисп. — Достойный римлянин берет на работу профессионалов… Видишь ли, с моей точки зрения, — объяснял он, медленно убеждая меня, — после смерти Нерона мы видели Гальбу, Отона, Вителлия, Веспасиана, не говоря уже о многочисленных претендентах, кому даже не удалось пристроить на трон свой зад. И единственное, что делало каждого из них лучше других — например, лучше меня! — это то, что им просто повезло, поскольку в то время они занимали государственные посты, имевшие вооруженную поддержку. Отон склонил на свою сторону Преторианскую гвардию, в то время как все остальные оставались в провинциях, где легионы, которыми они командовали, были вынуждены превозносить их собственного правителя до небес. Так что если бы у меня была возможность находиться в Палестине в «год четырех императоров»…
Крисп замолчал. И улыбнулся. И разумно оставил недосказанными какиелибо заявления о государственной измене.
— Я прав, Фалько?
— Да, сенатор, — что касается одного вопроса.
— Какого? — спросил он, все еще крайне любезно.
— Того, где ваш политический ум — который кажется вполне здравым — должен подсказать вам то, что приходится признать нам всем: этот жестокий круг событий достиг своего естественного завершения. Рим, и Италия, и империя истощены гражданской войной. С согласия общества, Веспасиан — это кандидат, который победил. Так что хотел ли ктонибудь еще теоретически бросить ему вызов, на практике это больше не имеет значения. Со всем должным уважением к вам, сенатор! — заявил я.
На этом Ауфидий Крисп поднялся, чтобы налить себе вина которое стояло на столе. Я отказался. Он налил Елене, не спросив ее.
— Это не та женщина, с которой ты пришел! — сатирически сказал он мне.
— Нет, сенатор. Эта великодушная девушка согласилась помочь мне найти вас. Она хорошо играет в жмурки.
Елена Юстина, которая до этого момента ничего не говорила, отставила нетронутую чашу с вином.
— Девушка, с которой пришел Дидий Фалько, моя подруга. Я никогда не расскажу Фаусте о нашем разговоре, но я очень беспокоюсь о ваших намерениях в отношении ее.
Казалось, Криспа поразила эта женская инициатива, но вскоре ему удалось ответить с такой же откровенностью, которую он продемонстрировал мне:
— Возможно, заманчиво будет пересмотреть мое отношение!
— Это я вижу! Гипотетически, конечно, — продолжала Елена.
— Конечно! — насмешливо перебил он обходительным тоном.
— Мужчина, имеющий виды на Палатин, мог бы задуматься над тем, что Эмилия Фауста родом из хорошей семьи, среди ее предков был консул, а ее брат обещает удвоить доброе имя. Ее лицо смотрелось бы достойно на оборотной стороне серебряного динария; она довольно молода, чтобы произвести на свет целую династию, достаточно преданна, чтобы предотвратить любой скандал…
— Слишком преданна! — воскликнул Крисп.
— В этом ваша проблема? — вмешался я.
— Была. Конечно, и сейчас тоже.
— Зачем вы пригласили ее ужинать вместе с вами? — донимала его Елена.
— Потому что я не видел причины унижать эту девушку. Если вы ее подруга, то постарайтесь объяснить ей, что я мог бы жениться ради политики — но если бы не было такой напористости с ее стороны и полного ее отсутствия с моей. — Он сдержался, чтобы не вздрогнуть, но только на мгновение. — Наш брак стал бы катастрофой. Ради нее самой брат Эмилии Фаусты должен отдать ее комунибудь другому…
