— Надо скорее уходить, — сказал Гастон. — Жак и Гийом, заверните Луи в свои плащи, вы его понесете. Мсье де Сент-Круа, берите сумки, которые лежат на этом столе.
Гастон опасался возвращения Фонтрая. Пока все шло прекрасно, обошлось без кровопролития, но следовало как можно быстрее убраться отсюда.
Они поднялись наверх.
Там Гастон забрал у офицера багаж Луи.
— Мсье де Сент-Круа, не пытайтесь поднять тревогу. Для вас все кончилось хорошо, так что не искушайте дьявола.
Он подал знак Гийому и Жаку выходить первыми. Они несли Луи, который снова лишился чувств. К счастью, контора находилась в двух шагах.
Затем из замка вышли все остальные.
Охранники Гиза не шелохнулись.
На улице уже бушевала метель. Ветер налетал порывами, сгоняя к стенам домов снег, образовавший небольшие сугробы. Путь, хоть и короткий, оказался нелегким.
Добравшись до улицы Катр-Фис, шедшие в арьергарде тщательно закрыли обе створки ворот. Луи уже находился в спальне своих родителей.
Отец пришел в отчаяние, увидев сына, и тут же вызвал Ги Ренодо с улицы Верри, искусного целителя, услугами которого Луи уже пользовался. Гийом, отправленный за доктором, слегка припугнул его, поскольку тот боялся выходить из дому в такую жуткую погоду.
За это время Гастон успел организовать оборону конторы — нельзя было исключать, что Фонтрай с присущей ему дьявольской дерзостью отважится на штурм с целью заполучить назад своего пленника.
Лишь перчаточник Гандуччи покинул их. Он отправился к Югу де Лиону с известием об успехе операции: ему поручили привести нескольких королевских гвардейцев или черных мушкетеров для охраны здания.
На втором этаже с Луи остались только женщины. Его уложили на большую родительскую кровать с занавесками. Временами к Луи возвращалось сознание. Мать и мадам де Кастельбажак вымыли и переодели его. Когда Луиза Муайон пыталась влить ему в рот немного куриного бульона, вошел Ги Ренодо.
Пузатый пятидесятилетний доктор подошел к постели. На его обычно веселом лице промелькнула тень тревоги при виде смертельно бледного Луи.
— Что с ним случилось? — спросил врач.
— Поручение Его преосвященства, которое плохо закончилось, — объяснила сестра Фонтрая. — Мсье Фронсак простудился, потом был ранен и избит.
Врач сел на табурет, достал из своей сумки склянку с вязкой жидкостью и влил несколько капель в рот больному. Это подействовало сразу. Луи открыл глаза.
— Где я? — прошептал он.
— Дома, — ответила мать, смеясь и плача.
— Пейте! — приказала Франсуаза де Лепинас, протягивая ему чашку с бульоном, которую Луиза Муайон поставила на столик.
Луи сделал попытку приподняться, подавив гримасу боли. Он все же сумел взять чашку и выпить бульон.
— Мне холодно, — пробормотал он.
— Теперь я вас осмотрю, — решительно сказал Ренодо.
Доктор быстро взглянул на камин, в котором развели огонь. У больного, скорее всего, начинался жар. Он провел рукой по лбу, который и в самом деле пылал. Затем принялся тщательно ощупывать голову, руки, ноги, перешел к ребрам, и его пациент вскрикнул от боли.
— Ничего не сломано, кроме одного или двух ребер, а на голове рваная рана, — объявил врач. — Сейчас я перевяжу вам грудь полотняной лентой. Что у вас с головой?
— Я попал под копыта лошади, — улыбнулся Луи.
— Дайте мне теплой воды, — распорядился Ренодо. Мадам Фронсак налила в небольшой оловянный тазик воду из большой медной лохани, стоявшей перед огнем, и поставила его на столик рядом с доктором. Тот убедился, что вода не слишком горячая, взял со стола кусок ткани и тщательно промыл рану, которая тянулась от основания лба к темени. Жизни она не угрожала, но выглядела неважно — воспаленная, вздувшаяся, с расходящимися краями.
— Сейчас я зашью ее, — сказал врач после долгого осмотра. — Будет больно, но другого выхода нет, иначе шрам окажется слишком заметным.
Он попросил бритву, срезал часть волос, затем достал иголку и нитку. Луи сжал зубы, когда врач соединил края нанесенной копытом раны и стал сшивать их. По окончании этой мучительной операции Ренодо с помощью женщин раздел больного до пояса и стянул ему грудь полотняными лентами. Несмотря на ужасные страдания, Луи сознания не терял. Наконец врач смазал ему целебной мазью посиневшие запястья и ушибы.
— Я оставлю вам травы, чтобы вы пили отвар от кашля и жара, — пояснил он. — И еще мак, если боль будет слишком сильной. Завтра я вернусь и вновь осмотрю вас.
Когда в комнату вошел Гастон, Ренодо уже собирался уходить. Комиссар завистливо поднял брови, обнаружив трех женщин у постели друга. Ведь Луиза Муайон и Франсуаза де Лепинас были такие хорошенькие!
Он посторонился, пропустив доктора к двери, а затем подошел к больному:
— Как ты себя чувствуешь, Луи? Ну и везет тебе! Будь я в таком обществе, решил бы, что попал в рай!
— Я чуть не оказался там против воли, — прошептал Луи с вымученной улыбкой. — Когда я висел на этих цепях, мне пришли на память слова мсье де Ларошфуко, сказанные при нашей последней встрече: «Обычно смерть принимают не по собственной решимости, а по глупости!» Как вам удалось освободить меня?
— Дамы тебе расскажут. Это они все сделали. Я поставил всех мужчин, способных держать оружие, у окон конторы. Ставни плотно закрыты, и если Фонтрай попытается атаковать нас, его встретят достойно.
— Не будет он ничего предпринимать, — пробормотал Луи. — Он считает, что победил. Он нашел в моих вещах кипу бумаг Пьера де Ферма и сжег их, полагая, что это и есть новая система кодирования, которую я привез из Тулузы.
— Гофреди передал шифры Югу де Лиону, — вставила мадам де Кастельбажак.
— Прекрасно! — вздохнул Луи. — Но как вы оказались здесь, мадам?
— Уничтоженный Фонтраем документ действительно важен? — спросил Гастон.
— Да, особенно для моего друга, с нетерпением ожидавшего его, для Блеза Паскаля. Это было доказательство теоремы.
— Какой теоремы? — заинтересовалась Луиза Муайон.
— Куб никогда не может быть суммой двух кубов, четвертая степень никогда не может быть суммой двух четвертых степеней, и в целом ни одна степень, превосходящая вторую, не может быть суммой двух аналогичных степеней! — прошептал Луи.
Все озадаченно переглянулись.
— Это старая задача, — продолжал Луи. — Две тысячи лет назад ее сформулировал Диофант Александрийский, и никто не сумел ее решить. Кроме Пьера де Ферма. Паскаль будет страшно разочарован, когда узнает, что Фонтрай уничтожил доказательство.
— Есть вещи более важные, Луи. Что ты узнал о шпионах в шифровальном бюро? — спросил Гастон, который, выяснив, что книготорговец и есть Карло Морфи, продолжал сомневаться по поводу Шарля Мансье. Был ли тот агентом Святого престола?
