— Вот это мне нравится, — произнес рыцарь. — Женщина, которая говорит «да».
Он подходил все ближе. Никаких сомнений в его намерениях не оставалось. Аделия нагнулась, нащупывая стилет в башмаке.
Далее произошло сразу два события.
Из рощи вылетел предмет и, с характерным звуком разрубая воздух, понесся в их сторону. Небольшой топор вонзился в землю как раз между рыцарем и Аделией.
В то же время до площадки донесся крик:
— Во имя Господа, Джервейз, позовите ваших собак и давайте спускаться. Старуха себе все локти искусала.
Аделия заметила, как изменилось выражение лица рыцаря. Наклонившись, она с усилием вытащила топор из земли, выпрямилась и, крепко сжав его руками, улыбнулась.
— Должно быть, это магическая вещица, — сказала она по-английски.
Второй крестоносец продолжал звать товарища, умоляя его поторопиться с собаками и идти к дороге.
Досада на лице Джервейза сменилась выражением, похожим на ненависть. Он постарался сыграть полное безразличие, развернулся и зашагал на голос приятеля.
«Здесь ты друга не приобрела, — сказала себе Аделия. — О Боже, как я презираю страх! Будь он проклят! И будь проклята эта страна! Я с самого начала не хотела сюда ехать».
Ругая себя за дрожь в коленях, она двинулась в сторону затаившейся под деревьями тени.
— Я же приказала тебе оставаться у повозки, — произнесла Аделия по-арабски.
— Верно, — согласился Мансур.
Она отдала сарацину топорик, называемый хозяином Parvaneh (бабочка). Мансур засунул оружие за пояс и прикрыл полой халата. На виду оставался только традиционный кинжал в красивых ножнах. Метательный топор — оружие, которое встречается у арабов довольно редко, однако Мансур принадлежал к племени, которое в далеком прошлом познакомилось с викингами. Последние продали предкам Мансура не только топоры, но и секрет литья высокопрочной стали для их изготовления.
Госпожа и слуга вместе пошли между деревьев в сторону дороги, причем Аделия то и дело спотыкалась, а Мансур шел легко, словно по ровному месту.
— Что это за козий помет? — поинтересовался Мансур.
— Джервейз. Второй, кажется, Джоселин.
— Крестоносцы, — процедил Мансур и сплюнул.
Аделия тоже была невысокого мнения о воинах-паломниках. Салерно располагался на одном из путей в Святую землю и время от времени имел «удовольствие» принимать рыцарей — как идущих на Восток, так и возвращающихся оттуда. Туда ехали энтузиасты, горящие желанием потрудиться во славу Божию, спесивые и понятия не имеющие о том, что их ждет; для них была непостижима гармония, в которой жили в Сицилийском королевстве самые разные племена и народы — евреи, мавры и христиане. Не способные понять и принять действительность, чужаки зачастую вступали с ней в конфликт. Оттуда чаще всего возвращались озлобленные, больные и обнищавшие люди; очень немногие обретали то, к чему стремились, — богатство или духовную благодать.
Аделия знала, что некоторые рыцари вообще не покидали Салерно, отказавшись от намерения воевать в Святой земле. Они жили в городе, пока не кончались деньги. А потом уезжали домой, чтобы примерять лавры «борцов за веру», рассказывать истории о боях и походах и демонстрировать плащи крестоносцев, купленные по дешевке на салернском базаре.
— Ну и напугал ты его, — сказала Аделия. — Хороший бросок.
— Плохой, — возразил араб. — Я промахнулся.
Аделия повернулась к арабу:
— Послушай, Мансур. Мы здесь не для того, чтобы убивать людей.
Аделия замолчала. Она достигла дороги и прямо внизу увидела второго крестоносца, сэра Джоселина, защитника настоятельницы. Рыцарь поймал одну из собак и пристегивал поводок к ее ошейнику, браня стоявшего рядом охотника.
Когда они приблизились, воин поднял голову, улыбнулся, кивнул Мансуру и пожелал Аделии доброго дня.
— Рад вас снова видеть, мадам. Однако здесь не то место, где красивым женщинам следует гулять в одиночестве. Впрочем, как и остальным.
Никакого упоминания об инциденте на вершине холма, лишь тонкий намек — попытка оправдать товарища, не принося извинений напрямую, и одновременно порицание опрометчивости. Но почему Джоселин назвал ее красивой? Разве мужчины обязаны льстить? Если так, то этот рыцарь наверняка пользуется успехом у дам.
Джоселин снял шлем и шапочку. Густые черные волосы были влажными от пота. «Какие у него выразительные синие глаза, — подумала Аделия. — Поразительно, что обладающий высоким положением в обществе мужчина отменно учтив с женщиной-простолюдинкой».
Охотник молча стоял поодаль и угрюмо наблюдал за ними.
Сэр Джоселин поинтересовался самочувствием приора. Указав на Мансура, Аделия ответила, что доктор надеется на выздоровление пациента.
Рыцарь поклонился арабу, и Аделия пришла к выводу, что уже чему-чему, а манерам сэр Джоселин за время крестового похода научился.
— О да, арабская медицина, — произнес рыцарь. — Мы стали уважать ее — те, кто побывал в Святой земле.
— Вы с другом вместе там были? — Аделию заинтриговала разница в поведении двух рыцарей.
— В разное время, — ответил Джоселин. — Довольно странно, мы оба из Кембриджа, а встретились только после возвращения на родину. Восток огромен.
Судя по дорогим сапогам и тяжелому золотому кольцу на пальце, сэр Джоселин преуспел за время странствий на чужбине.
Аделия кивнула и пошла дальше, и только когда они с Мансуром отошли достаточно далеко, она вспомнила, что ей следовало поблагодарить рыцаря. Но через несколько секунд салернка напрочь забыла о сэре Джоселине и его опасном товарище. Аделия вновь превратилась в доктора, и все ее мысли занимал пациент.
Когда приор в прекрасном расположении духа вернулся в лагерь у дороги, то обнаружил, что женщина уже пришла и сидит у затухающего костра, а сарацин укладывает вещи в повозку и запрягает мулов.
Жоффре боялся встречи. Такой солидный и влиятельный человек, как он, лежал полуобнаженный, хныкающий от страха, перед этой женщиной, и в тот момент вся его солидность и влиятельность гроша медного не стоили.
Только чувство признательности и ясное понимание того, что без ее помощи он бы умер, удержали приора от малодушного бегства. Настоятель монастыря не мог уехать незаметно, не поговорив с ней.
Услышав шаги, Аделия подняла голову.
— Вы помочились?
— Да, — коротко ответил он.
— Без болей?
— Угу.
— Хорошо, — заключила она.
И тут приор вспомнил один случай. К воротам аббатства пришла нищенка, бродяжка, у которой начались схватки, и заведовавшему монастырским лазаретом брату Тео пришлось принимать роды. На следующее утро приор с братом Тео отправились навестить мать и новорожденное дитя. Жоффре гадал, кто из них испытывает больший стыд — женщина, явившая мужчине самые интимные органы, или монах, которому пришлось иметь с ними дело.
