— Ба! — воскликнула салернка. — Неужто и брат Гилберт проливал кровь в Святой земле?
— Ясное дело! — сказала Гилта. — Только в отличие от сэра Джоселина и сэра Джервейза ничего не стяжал. Вы вот у меня спрашивали, кто у евреев деньги в долг брал. Лучше спросите, кто этого не делал! Правда, мелкий народ и занимал мелочь. Но проценты любого вскорости за горло брали. Вы думаете: кто больше всех выступал против евреев, тот и детишек порешил. Но как бы не ошибиться. Многие благонравные христиане, золотые сердца, не прочь поглядеть, как жиды на ветру ногами качают!
Лекарка и Симон переглянулись. У Гилты была своя железная логика.
Теперь, находясь среди явной роскоши, в которой жил сэр Джоселин, Аделия не спешила приписывать его зажиточности зловещее происхождение. Вполне вероятно, что он обогатился в Сирии, а не за счет невозвращенного Хаиму кредита. Так или иначе, по возвращении из Святой земли сэр Джоселин превратился из захудалого английского рыцаря в крупного землевладельца и хозяина более чем добротного каменного особняка, почти дворца. Сегодняшняя праздничная трапеза происходила в огромном богато украшенном зале с резным деревянным потолком. Еще пахло свежей краской и стружкой. Музыканты на помосте вполне сносно играли на флейтах и виоле. Дом Джоселина ломился от изобилия, и многочисленные гости были избавлены от привычной необходимости идти на ужин со своими ножом и ложкой. Тарелки и чаши для ополаскивания пальцев были сплошь из серебра, а салфетки из парчи.
Конечно, выросшую в богатом Салерно Аделию этим провинциальным великолепием было трудно поразить. Однако из вежливости она выразила свое восхищение вслух. Соседи по столу приняли похвалу иноземки без должного энтузиазма. Охотник Хью неопределенно кивнул, а коротышка слева усмехнулся и сказал:
— Эх, видели бы вы, как жил сэр Тибо, папаша сэра Джоселина! Чуть ли не в хлеву, в хлипкой мазанке с худой крышей. Шалопут и охальник, драчун и пьяница. В конце концов спился. Правильно я говорю, Хью?
— Отпрыск — другого замеса, — лаконично отозвался охотник.
— Да, яблоко от яблони далеко откатилось. Высоко взметнулся сынок! Экий домище возвел! Чего дивиться, если в Святой земле золото под ногами валяется — бери не хочу!
— Прямо уж! — сказала Аделия. — Почему же другие с пустыми руками вернулись?
— Не знаю. Сэр Джоселин говорил, что им лень было наклониться и подобрать. А врать бы он мне не стал, — с лукавой улыбкой добавил говорливый коротышка, — я ведь ему обувку тачаю, а в наших краях бытует поверье: кто сапожнику врет, тому в аду босиком по углям ходить!
— А сэр Джервейз, он тоже… хм… не брезговал наклоняться?
— Нет, только, видать, не так шустр. Вернулся с золотом, но пригоршнями монеты не разбрасывает.
— Похоже, они разбогатели на пару, — сказала Аделия.
— Возможно. Они ведь не разлей вода. Как Давид и Ионафан.
Сейчас между «Давидом и Ионафаном» сидела настоятельница женского монастыря. Но друзья и боевые товарищи, снова доказывая свою неразлучность, беседовали друг с другом через ее голову.
И вдруг в сознании Аделии мелькнула новая ужасная мысль.
Вот сидят и мирно беседуют через голову настоятельницы два… двое убийц.
— А у них есть жены? — быстро спросила салернка.
— Сэр Джервейз женат. Его благоверная — смиренная, забитая дурочка, из дома почти не выходит. А сэр Джоселин нынче сватается не к кому-нибудь, а к дочке барона из Петрборо. И тут, похоже, золото с земли поднимет.
Сапожных дел мастер хихикнул.
Резкий звук горна возвестил начало трапезы. Гости окончательно расселись. Слуги внесли первые блюда.
В верхнем конце стола сэр Роули Пико смешил рассказами жену шерифа, к ее вящему удовольствию, тайком прижимаясь ногой к ее ноге. При этом он успевал обжигать взглядами сидевшую поодаль монашку и забавлялся тем, как она краснеет и потупляет глаза. Но чаще всего сэр Роули поглядывал в сторону заморской врачевательницы. Аделию разместили среди всякого сброда почти у самой солонки. Сегодня, надо отдать должное, она выглядела неплохо — умылась и приоделась. И даже немного грудь оголила. Пальцы так и чешутся потрогать нежную кожу над шафранным лифом. Волосы после бани казались совсем светлыми — стало быть, во всех местах блондинка…
Сэр Роули решительно отогнал сальные мысли. Эта иноземная ученая дама слишком быстро и много узнала. И с ней господин Симон — человек опасно умный. Вдобавок еще телохранитель — могучий верзила-араб (вот и верь, когда говорят, что евнухи похожи на баб!).
«Черт, этому обжорству не будет конца», — с тоской думала Аделия.
Рог в очередной раз оповестил о новом ястве, и снова под началом церемониймейстера многочисленные слуги вносили в четыре руки огромные тяжелые блюда со снедью. От съеденного и выпитого гости веселели все больше.
Заляпанные жиром и соусом подносы с объедками ставили на большие тележки и увозили прочь, на задний двор, где на них накидывались нищие.
Главный повар торжественно объявлял на французском языке название нового блюда и перечислял его компоненты.
Сосед Аделии по столу, сапожник Герберт, в отличие от знати никаким языкам не был обучен и восхищенно пояснял ей с пьяной ухмылкой:
— Это, знаете ли, французский язык! Сэр Джоселин привез с собой нормандского повара.
На что Аделия отвечала про себя: «Этот кашевар может возвращаться на родину хоть сейчас. Я более чем сыта!»
Она чувствовала себя как-то странно. Словно пьяная.
После первого обязательного бокала вина она пару раз просила принести ей кипяченой воды, но ее чудную просьбу упрямо пропускали мимо ушей. Слуг было много, и они так быстро мелькали, что Аделия путалась в лицах и не могла призвать к ответу непокорных. Сапожник Герберт рекомендовал ей вместо вина и пива утолять жажду медовухой — «питье совершенно безобидное». После соленой пищи Аделии страшно хотелось пить, и она осушила несколько кубков рекомендованного напитка.
Но жажда не отступала. Аделия неистово махала стоявшему вдалеке Ульфу, чтобы тот принес ей воды из кувшина Мансура, но новоиспеченный паж совершенно о ней забыл, поглощенный новыми впечатлениями.
В дверях появился Симон и церемонным поклоном извинился перед хозяевами за опоздание. Идя вслед за церемониймейстером к своему месту, Симон наткнулся глазами на Аделию, подававшую какие-то знаки, и помахал ей в ответ рукой.
Судя по довольному виду Симона, он узнал что-то важное. В самой его походке чувствовалось торжество и читалось: «Скоро удастся мне снять вину с безвинно пострадавших евреев!» Симон не стал садиться (его место было выше, чем у Аделии, хотя на той же стороне стола), а отпустил церемониймейстера кивком и поспешил к сборщику податей. Извинившись перед сидевшей рядом супругой шерифа, мужчины о чем-то взволнованно зашушукались.
На столе возле них стояло блюдо с непочатым павлином, которому был приделан собственный распушенный хвост. Аделия пробежала глазами по периметру стола. От десятков недавно принесенных поросят остались только головы, печально закусившие по яблоку. Вместительны же местные желудки! Совсем рядом на блюде ждала своей очереди жареная длинноногая выпь и с упреком таращилась мертвым глазом на скучающую Аделию.
