— По ночам им дают передохнуть, — ответила девочка.
Аделия пошла к позорному столбу. На шее каждого стражника висела доска с надписью «Пренебрег долгом». Сэм и Брейси, спиной друг к другу, полустояли-полувисели на веревках. Оба одурело таращились в пространство перед собой.
— И сколько вам осталось? — сочувственно спросила Аделия.
— Два дня.
— Ах ты Господи! Бедный ваш позвоночник! Могу одно посоветовать: почаще меняйте позу, иногда переносите вес тела на руки, чтоб спина отдыхала…
Наказанные сухо поблагодарили ее.
В шерифском саду Аделия застала леди Болдуин. Та беседовала с раввином Готче у могилы Симона. Они склонились над какой-то травкой, и супруга шерифа говорила:
— Это пижма. Советую носить ее в башмаках. Отгоняет заморскую лихорадку.
— Помогает лучше чеснока?
— Несравнимо!
Аделия усмехнулась про себя этому соревнованию мудрости. Сама она знала, что против заморской лихорадки нет никакого спасения.
— А, это вы, наша бесценная, — приветствовала салернку леди Болдуин. — Как многострадальный сэр Роули?
— Похоже, поправляется.
— Замечательно. Было бы досадно потерять такого доблестного и умного мужчину. А как ваш нос? Тоже идет на поправку?
Аделия рассмеялась:
— Прямее прежнего. Подлечила и благополучно забыла.
В запале борьбы за жизнь сэра Роули она забыла о себе.
Только на второй день Аделия ощутила боль и улучила момент, чтоб посмотреться в зеркало. Да и то лишь потому, что Гилта упрямо бухтела: «Эк ваш нос разнесло, и совсем синий стал! Глядеть тошно!» Когда опухоль немного спала, Аделия собралась с духом и собственноручно вправила сломанный нос.
Леди Болдуин удовлетворенно кивнула.
На могиле была простая дощечка с надписью на иврите.
— Позже мы положим камень, — сказал раввин Готче. — Леди Болдуин обещала приискать глыбу потяжелее, чтоб у охотников осквернить могилу пупы развязались, если вздумают посягнуть. Золотая вы женщина, леди Болдуин! Не перечислить всего доброго, что вы для нас сделали!
И действительно, супруга шерифа была приятным исключением среди кембриджских знатных дам. Истинная милосердная христианка, она всей душой сочувствовала гонимым евреям и всячески старалась облегчить их жизнь в крепостном затворе.
Однажды, принеся наверх башни свежее заливное для больного сэра Роули, леди Болдуин сама заговорила на эту тему и простодушно сказала Аделии:
— Знаете ли, евреи тоже люди, совсем как мы с вами. А раввин — весьма ученый человек. Хорошо разбирается в травах. На свою Пасху они много приправ употребляют, но все горькое да забористое, вроде хрена. Я ему советовала попробовать дягиль — для сладости.
Аделия с улыбкой возразила:
— Полагаю, в это время им сладкое не положено.
— Да, вы правы. Он мне то же самое сказал.
Сейчас, у могилы Симона, Аделия передала ей просьбу подыскать кормилицу маленькому Симону.
— Хорошо. Конечно, помогу, — быстро согласилась леди Болдуин. — Только велю, чтоб нашли деревенскую бабу, крепкую и честную. А то в крепости одни худосочные потаскухи брюхатеют.
Аделия обратилась к раввину Готче:
— Помогите, рабби. Мне необходимо уведомить семью Симона о его смерти.
— Напишите письмо, а мы переправим. Наши люди в Лондоне часто сносятся с Неаполем.
— Спасибо. Заранее благодарна. Только я не о том… Меня мучит, как сформулировать. Так прямо и написать: убили, но смерть приписана несчастному случаю?
Раввин задумчиво хмыкнул:
— Что бы вы предпочли прочитать на месте супруги?
Аделия ответила без промедления:
— Я бы предпочла пусть и горькую, но правду. — И тут же усомнилась: — А впрочем, не знаю…
В любом случае неизбывное горе. Но каково будет Ребекке снова и снова представлять, как долго и мучительно умирал ее любимый муж, как он пытался высвободиться из-под шеста, который прижимал его ко дну? Уж лучше воображать, что он утонул по оплошности…
— А ну ее, правду, — решительно сказала Аделия, признавая свое поражение. — Если преступника настигнет возмездие, тогда, быть может, наступит час истины. А до той поры от правды будут одни страдания.
— Да, правда — непростая вещь, — согласился раввин Готче со вздохом. — Согласно Талмуду название горы Синай, где, Господь дал заветы Моисею, происходит от древнееврейского слова «ненависть». Ибо говорящий правду всегда навлекает на себя злобу. Вспомните Иеремию. Кто поблагодарил его за верные пророчества? Кому по сердцу вестник беды? А еще есть старинная еврейская поговорка: «Нет более правдоподобной лжи, чем правда».
— Если честно, — сказала Аделия, — смысл этого выражения всегда ускользал от меня.
— От меня тоже, — признался раввин. — Однако поговорка вполне приложима к положению еврейского народа. Мы неповинны, но наша правда кажется другим особенно искусной ложью… Аделия, вы верите в то, что истинный убийца детей будет найден и наказан?
— Рано или поздно, — промолвила Аделия. — Если Бог явит милосердие, то рано.
— Да будет по-вашему! Но вы действительно воображаете, что день разоблачения преступника будет днем торжества? И к крепости привалят толпы добрых кембриджцев, чтобы с покаянными слезами на глазах просить у нас прощения за двух безвинно убитых евреев и год нашего нелепого и мучительного заключения в замке? А по всему христианскому миру разойдется благая весть, что иудеи не имеют привычки распинать христианских детей? Вы в это верите?
— Почему бы и нет? Правда обязана взять верх!
Раввин Готче пожал плечами:
— Может быть, тут, в городе, кто-то и поверит, что мы действительно не детоубийцы. Но у правды слабенькие ножки. Пока она сделает шажок, вранье уже отмахало целую милю. Чем бы ни закончилась история в Кембридже, остальной христианский мир так и пребудет с удобной ложью: евреи распяли агнца Божьего, а теперь распинают наших ангелочков. Если истина каким-то чудом дохромает до испанских деревень, разве придется она там ко двору? Поверят ли ей крестьяне во Франции? Или на Руси?
— Не будьте Иеремией, рабби. Мне больно даже думать, что вы правы.
— Найдите убийцу, — сказал раввин. — Вызволите нас из английского плена! Охотники валить на евреев вину за смерть христианских детей все равно не переведутся. Но мы хоть посрамим их.
«Легко сказать “Найдите убийцу”», — думала Аделия, спускаясь с крепостного холма.
Конечно, она не намерена сдаваться и будет вести следствие до победного конца.
Но Симон Неаполитанский погиб.
А сэр Роули прикован к постели.
