Я носом учуял это место, еще даже не ступив туда, — эту духоту, насыщенную запахом рвоты, мочи и дерьма и гнилостным зловонием из соседней клети, где медленно умирал от голода человек, ослабленный настолько, что даже не мог дотащить свое истощенное тело до крохотной лужицы мочи, из которой пил.
Я снова будто увидел солнечный свет — в точности как в тот день, когда меня выволокли из темницы, — свет такой яркий и слепящий, что я даже щурился, глядя на императора, сидевшего на возвышении перед толпой, заполонившей всю площадь и сгоравшей от нетерпения узнать, кому из пьяниц размозжат сегодня голову.
Эти мучительные воспоминания были равносильны теперешней моей душевной пытке, когда я шел по узким полутемным коридорам вдоль выстроившихся рядами деревянных клеток.
Сквозь прохудившуюся крышу сюда натекала дождевая вода. Камышовые циновки, брошенные на пол, уже впитали в себя всю влагу, какую могли, и теперь беспомощно плавали в оставшейся жиже. Сюда же стекали потоки мочи из переполненных вонючих горшков заключенных. Крохотные отверстия почти под потолком служили здесь единственным источником света — слабоватого, чтобы разглядеть, куда ступаешь, но вполне достаточного, дабы заметить отчаяние и боль на лицах здешних обитателей.
Они лежали голые на полу в своих клетках. Все они походили друг на друга — каждый одинок, не в состоянии или не в настроении разговаривать с соседями и уже не в силах выносить вонь испражнений — одним словом, существа, напоминающие кого угодно, только не ацтеков.
— Тут в основном пьяницы. — Так определил их статус смотритель императорского дворца — петлакалькатль. — И не вздумай их жалеть — сами виноваты. И это к тому же худшие из нарушителей, с которыми не смогли справиться в участках. Да что я тебе рассказываю? Ты ведь и сам все это хорошо знаешь. Не правда ли?
— Что ты этим хочешь сказать?
Тон мой, видимо, был настолько резок, что он не смог удержаться от любопытного взгляда.
— А я думал, ты служишь у господина Черные Перья. Он ведь верховный судья, не так ли?
— Ну… да, конечно…
— Ну вот, ему-то да другим судьям и решать судьбу этого сброда. Большинство из них отпустят, только сначала почешут вдоволь языками на площади перед дворцом да обреют им головы при всем честном народе. А вот других…
Других забивали до смерти. Но для некоторых, ценивших доброе имя больше жизни, публичное унижение являлось даже худшим наказанием. Я посмотрел на ближайшего арестанта, надеясь понять по его лицу, какая из возможных участей страшит его больше, но глаза его были опущены.
— Были у нас, впрочем, жильцы и поинтереснее, — продолжал дворцовый смотритель. — Только ты, конечно, и так все знаешь об этих колдунах.
— Об этих исчезнувших людях? Так они и правда колдуны? — проговорил я с самым что ни на есть невинным видом.
— А как же иначе? Видать, колдуны, раз сумели выбраться отсюда. Обернулись птицами и улетели в окошко.
Местные окошки я уже видел — упорхнуть через такие могли бы только колибри, но эту мысль я оставил при себе.
— Об этом я как раз и пришел поговорить с тобой, — заметил я. — Наш повелитель Монтесума желает, чтобы я осмотрел место, откуда они сбежали, — тогда я смог бы понять, что они за люди. Но император требует от меня в первую очередь исключить все земные объяснения и версии.
— Император? — Мой собеседник от удивления округлил глаза. — Так тебя прислал Монтесума? А мне показалось, ты сказал, будто служишь у главного министра.
— Император поручил главному министру выяснить, что тут произошло. А тот перепоручил это мне.
— Он самолично тебе это поручил?
— Да.
Мой собеседник смотрел в пол, ковыряя мысками циновку. Я не мог взять в толк, почему он так виляет. Какая у него на то причина? Но кому-кому, только никак не мне следовало выяснять у него все это. И какая ему разница, кто меня прислал? Чтобы расшевелить его, я на всякий случай прибавил:
— Ну так вот. Когда я буду задавать тебе вопросы, считай, будто тебя допрашивает сам Монтесума. Разница только в том, что я не наделен правом четвертовать тебя, если ты не сообщишь мне чего-либо важного. А теперь скажи, готов ли ты отвечать на мои вопросы, или мне предложить императору поговорить с тобой лично?
Дворцовый смотритель картинно вздохнул:
— Ну ладно. С меня не убудет, если я еще разок поведаю всю историю с самого начала. Этих людей собрали со всей страны — по наводке деревенских старост, как я полагаю, — и по приказу императора пригнали сюда. Он беседовал с ними лично.
— О чем?
— Ты не представляешь! — Он понизил голос до благоговейного шепота. — О знамениях!
В тот момент клетки по обе стороны от меня словно заходили ходуном, и потолок, казалось, того и гляди рухнет на голову, но отнюдь не тюремная духота была причиной обильной испарины, выступившей на моем лице.
Монтесума упомянул какие-то знамения, но ведь каждый житель нашего города знал, что эти вещи преследуют нас годами. Все мы видели в небе какие-то странные огни, и тысячи горожан бросили свои дома, когда озеро таинственным образом забурлило. И всяких слухов до нас доходило много — слишком много, чтобы к ним не прислушаться. Говорили, будто в городе объявился человек с двумя головами, а когда его привели к императору, исчез. Какая-то женщина якобы слышала на улице крики: «О, сыновья мои, ждет нас погибель! О, дети мои, куда мне спрятать вас?..» И якобы сам император наблюдал небывалую птицу с магическим кристаллом на голове, и не на шутку перепугался он, когда заглянул в него, ибо увидел там людей, едущих на спинах невиданных зверей, — вооруженных бородатых бледнолицых людей.
И вовсе не обязательно было верить во все эти истории, дабы убедиться, что нечто непостижимое и страшное происходит вокруг — или собирается произойти.
— Я так понял, что император был напуган каким-то грядущим бедствием, — произнес дворцовый смотритель. — От колдунов он хотел, чтобы они заглянули в будущее и откровенно ответили на его вопрос. Я думаю, их умышленно согнали в одно место, дабы он мог побеседовать с ними, но так, чтобы при этом весь город не знал, о чем они говорили. Он спрашивал у них, не было ли у них каких-нибудь видений.
— И что? Были они у них?
— Конечно, нет! Если даже они способны были предсказать бедствие, которое имел в виду император, они были бы круглыми дураками, если бы признались в этом. Кто же может сообщить императору, что его государство находится на пороге гибели? Вот они и твердили все время, будто не знают ничего. В конце концов Монтесума потерял терпение, велел бросить их сюда, а мне поручил на следующий день допросить их.
— И что же тебе удалось выяснить?
— Ничего! Они твердили лишь одно — что должно случиться, то случится; и великая тайна станет явью. В общем, не много толку оказалось от этого допроса. Монтесума разгневался и велел держать их здесь впроголодь, а потом опять послал меня допросить их. Но тогда-то как раз…
