Его исхудалое лицо было перепачкано сажей, на висках запеклась темной коркой кровь. Этот человек был жрецом бога дождя Тлалока.
Прищурив глаза, он смотрел на нас с выражением, которое я мог бы принять за любопытство, если бы не заметил легкого подергивания уголков его рта.
Он и впрямь смеялся над нами.
Я не мог оторвать от него глаз и откровенно смаковал эту картину, даже не скрывая этого от забрызганных кровью людей, окружавших меня. А жрец бога дождя обернулся назад, потом указал в нашу сторону, и вскоре к нему вышел еще один человек, тоже смеющийся и жестикулирующий.
— Кто это такие? — спросил я с самым невинным видом.
Жрец Уицилопочтли ответил мне, не сводя глаз с соседней пирамиды:
— Никто. Они не стоят внимания.
— Но почему они смеются? — не унимался я.
Жрецы Тлалока кривлялись — один наклонял в разные стороны голову, передразнивая человека со свернутой шеей, а другой картинно тыкал ему в грудь воображаемым ножом.
— Потому что они глупцы! — прорычал огненный жрец.
— Они потешаются над нами, — сказал молодой жрец, который встречал нас на ступеньках. — Такой праздник, целая вереница торговцев ждет своей очереди, народ и император жаждут зрелищ, а мы… возимся тут с каким-то трупом!
Двое его старших собратьев заговорили разом. Одни из них резко поднял руку — возможно, безо всякого злого умысла, — но пейналь тотчас же выступил вперед, чтобы остановить его. Один из жрецов из соседнего храма картинно повалился наземь, покатываясь со смеху.
Жрец бога войны пришел в ярость. Грозя кулаком в сторону соседней пирамиды, он свирепо прогремел:
— Эй ты! А ну-ка заткнись!
Остальные изумленно смотрели на него.
Неловкую тишину прервал чей-то кашель — слишком громкий, чтобы его можно было счесть деликатным. Снизу подтягивалась целая вереница людей, жаждущих поскорее ублажить свою гордость. Я отчетливо расслышал шепот какой-то женщины, назвавшей жрецов дураками, по чьей милости того и гляди сорвется праздник. Ей явно не терпелось поскорее заполучить останки своего раба и, вернувшись домой в Тлателолько, приготовить из них праздничную трапезу — не есть же его сырым по милости жрецов, что бестолково тянут время.
Пейналь грозно нахмурился, отчего полоски и звезды на его лице вновь пришли в движение. С него лил пот, и краска того и гляди могла потечь. Губы его задергались, и это не предвещало ничего хорошего.
— Он вовсе не хотел убежать, — отчаянно настаивал я. — Просто оступился. Несчастный случай. Это мы виноваты. Вот ведь какие дурни неуклюжие — не удержали! Уж больно здоров был — такой понравился бы богу.
Жрецов мои слова не убедили — похоже, их вообще больше интересовали ужимки соседей.
— Нет, эти ублюдки смеются над нами! Все-таки когда-нибудь…
— Пожалуйста!.. — взмолился я. — Мы принесли богу войны подношение. Это немного, но это все, что у нас есть. Сегодня он вдоволь насытится сердцами. Так примите же и это, пусть даже оно и не бьется.
Пейналь, похоже, наконец пришел к решению. Он взмахнул рукой огненному жрецу:
— Давай заканчивай с этим и гони их отсюда!
Остальное произошло очень быстро.
Жрецы вырвали у нас из рук тело и без промедления распластали его на жертвенном камне, выгнув грудью к небу, держа за руки и за ноги. Огненный жрец постоял над телом, шепча слова своего мрачного гимна, потом занес нож высоко над головой и с размаху вонзил его обеими руками в грудь мертвеца.
Когда лезвие вошло в грудь, тело задергалось, словно в смертельной корче, в руках державших его жрецов. Впрочем, они давно привыкли к подобным вещам — к этим конвульсиям еще живых и уже мертвых тел, — поэтому невозмутимо продолжали держать мертвеца, и нож поднялся и опустился снова.
Кровь не забила фонтаном, когда огненный жрец вынул сердце, — этот безжизненный кусок плоти он с презрением швырнул в Орлиную Чашу, даже не удостоив его взглядом.
Тело они оттащили за ноги к краю площадки, откуда скинули вниз, после чего, не проронив ни слова, вернулись к нам.
Все молчали. Шестеро жрецов смотрели на нас с Рукастым. Пейналь прищурил глаза с откровенным отвращением. Огненный жрец рассеянно стряхнул с ножа кровь, ее теплые капли попали мне на лицо и медленно потекли по щеке.
Я вдруг почему-то отчетливо ощутил пространство между нами и жрецами. Теперь, когда вспоротое тело этого человека было с таким пренебрежением выброшено, в этом пространстве не осталось ничего, кроме студеного вечернего воздуха да перепачканного кровью угловатого жертвенного камня.
Мы с Рукастым растерянно переглядывались.
Пейналь еще раз презрительно посмотрел на ступеньки, откуда его помощники только что сбросили тело, потом повернулся к нам.
— Вас ждет его участь, — прошипел он.
Даже не взглянув друг на друга, мы с Рукастым одновременно попятились. Я уже стоял на самом краю, и сзади была только пустота. Тревожный возглас за спиной напомнил мне о людях, ждущих на верхних ступеньках.
Один из жрецов направился прямиком ко мне. Потом он остановился и обернулся, растерянно вопрошая глазами пейналя. Для нас с Рукастым это был шанс.
Мой крепкий спутник метнулся в сторону и побежал вниз. Я последовал за ним, скользя ногами по липкому от крови полу, потом остановился, шатаясь на самом краю страшной лестницы. Площадь внизу — это священное пространство, которое называлось Сердцем Мира, — словно ходила ходуном. У меня закружилась голова, и когда я устремил глаза к садящемуся солнцу, его багровое кровавое сияние окончательно затуманило мой взор.
Ничего не видя перед собой, я бросился сломя голову вниз по ступенькам пирамиды.
Глава 2
Со всех ног улепетывали мы с Рукастым от кремневого ножа огненного жреца, скача по узким крутым ступенькам, покрытым блестящей скользкой коркой застывшей крови.
Проделав где-то две трети пути вниз, мы наткнулись на останки нашей жертвы. К тому времени мы были уже так измотаны, что не могли больше бежать, да и страх в душе начал утихать. На его место пришли злоба и возмущение, и, пользуясь тем, что вокруг никого не оказалось, мы излили их на мертвое тело, пропинав его до самого подножия Большой Пирамиды, где его давно поджидали мясники.
Эти крепкие парни с кремневыми и обсидиановыми ножами моментально оттаскивали в сторону упавшие с пирамиды тела. В такие вот праздничные дни, когда жертвам не было числа, мясникам приходилось орудовать очень проворно, дабы поспевать за жрецами на вершине пирамиды. Головы они отделяли, с тем чтобы, содрав с них кожу, выставить напоказ в специальном хранилище черепов цомпантли. С большим прилежанием они обрабатывали левую руку — аккуратно разделанная на кусочки, она потом доставлялась во дворец к столу императора и его гостей. От самого тела они избавлялись, так как человеческие внутренности и потроха годились только на корм животным в императорском зверинце. Оставшиеся конечности аккуратно складывали кучками, откуда их забирали владельцы жертвы, с тем чтобы унести домой и приготовить из них праздничное блюдо с маисом и бобами.
