В последний момент что-то помешало удару меча, и он плашмя опустился у меня меж лопаток. У меня перехватило дыхание, и я ткнулся лицом в палубу, сломав себе нос.
Над головой у меня происходила какая-то возня, шаркали ноги по палубе — мальчишка снова вмешался.
— Нет! — кричал он. — Не надо! Ты разве забыл, что он мой…
— Заткнись! — взвизгнул торговец. — Плевать мне на это! Слышать ничего не хочу! Заткнись!
Он снова взмахнул мечом.
Извернувшись в последний момент, я увидел, как Проворный отскочил назад, но не слишком проворно. Меч плашмя ударил его по груди, и он закачался, споткнулся об одно из мертвых тел под ногами и со стоном ударившись спиною о стену постройки.
Сияющий Свет издал свирепый боевой клич и, занеся над головою меч, снова повернулся ко мне:
— Полюбуйся, что я по твоей милости наделал! Теперь я тебя точно убью! Все кишки наружу выпущу!
— За что?! — задыхаясь, прохрипел я. На этот раз я вовсе не пытался выиграть время, а на самом деле хотел узнать. — Почему ты меня так ненавидишь?
— А ты не знаешь? Тогда послушай! Ребеночек тот как-то взял да выжил. Тельпочтли пришлось отдать его в деревенскую семью, потерявшую сына. Позже, обзаведясь деньжатами, он выкупил его и взял с собою в Цинцунцан.
Цинцунцан был столицей тарасканцев, и выходит, старик Добрый говорил правду насчет бронзового ножа и его происхождения.
— Разумеется, рано или поздно Тельпочтли пришлось пойти по «цветистому пути смерти». Тарасканцы какое-то время терпели его, но, будучи ацтеком, поселившимся среди врагов, он был заранее обречен.
— А что стало с мальчиком?
— Ах ну да, с мальчиком. С сыном Маисового Цвета.
Я затих, когда он начал щекотать мне шею острием ножа.
— Парню удалось бежать. Он пробрался обратно в Теночтитлан. К тому времени он уже вырос — стал стройным и сильным красавцем, — но он оставался нищим чужеземцем. Чем, ты думаешь, он стал заниматься, чтобы как-то выжить в городе, кишащем сводниками и извращенцами? Все, что у него было с собой, — это только бронзовый нож, который он прихватил с собою на память. Жаль, мне так и не удалось вернуть ему этот нож, когда я убил Верного.
Он продолжал царапать мне шею клинком, и я до боли прижимался лбом к палубе. Мне очень хотелось взглянуть на Проворного, который уже не стонал, а как-то по-детски всхлипывал. Если бы он только смог подняться, подумал я, и подкрасться к своему любовнику с веслом в руках…
— Значит, насчет Проворного я все-таки был прав, — сказал я. — Выходит, он и впрямь ребенок Маисового Цвета. А ты занимался с ним…
— Я нашел его на рынке, в самом плачевном состоянии. Я выкупил его у сводника, заплатив за него товарами, которые, как считала эта старая ведьма моя мамаша, я будто бы спустил на азартные игры. Откуда ей было знать, какое удачное приобретение я сделал! И вот мы прекрасно живем вместе — Проворный и я! Нет, это не то, что ты подумал. Мы все делаем дружно и слаженно. Я придумал Туманного, так как не мог заниматься незаконными ставками под своим именем, а Проворный стал его сыном. Сыном, помощником и посыльным. У него все отлично получалось. Он оказался расторопным, сообразительным, хладнокровным, но… Эх, Яот!.. Он мог бы добиться и большего, если бы ты с самого начала не загубил его жизнь!
— Но разве я…
Не сводя с меня глаз, он крикнул через плечо:
— Проворный, почему ты не хочешь рассказать Яоту, что случилось после того, как умерла твоя мать?
Сначала до меня донеслось только частое, хриплое дыхание парня, потом прерывистым голосом он начал говорить, с трудом выдавливая из себя каждое слово:
— Мне… мне рассказал это Тельпочтли… Это было последнее, что он мне рассказал. — Он умолк на время, потом продолжал: — Рожая меня, Маисовый Цвет металась в горячке, впала в беспамятство. В бреду она все время твердила одно и то же имя — твое!.. Она все время повторяла «Яот!» и ни разу не произнесла имя Тельпочтли! Она твердила твое имя… твое!..
Парень умолк, и за него продолжил торговец:
— Как видишь, Яот, его мать истратила свое последнее дыхание на тебя! Не на кого-нибудь, а на тебя, несмотря на то что ты бросил ее и Проворного на произвол судьбы. А ты напрочь забыл о них обоих!
— Прости! — только и смог вымолвить я.
— Если б не твое равнодушие, она могла бы остаться жива, — угрюмо ответил мне Проворный. — Она бы выжила, если б знала, что тебе не все равно. Она стала бы бороться за свою жизнь.
Опершись на ладони, я потихоньку попробовал подняться, но клинок еще больнее ткнулся в мою спину, и мне пришлось снова уткнуться лицом в палубу.
— И чего же ты хочешь от меня теперь, Проворный? — спросил я, стараясь сохранять самообладание. — Ты жаждешь мести?
Его обвинение я считал несправедливым. Ведь не я же заставил Проворного, Тельпочтли и Маисовый Цвет бежать из города. И разве сложилось бы все по-другому, если бы с нею бежал не Тельпочтли, а я? К тому же я не знал, что эта глупая девчонка, оказывается, любила меня.
Вместо Проворного мне ответил Сияющий Свет:
— Мести?! А чего же еще тут можно желать после того, что ты сделал для него и для его матери? После того, как она дважды была продана в рабство, скиталась по городам и вынужденно стала торговать телом! Ты после такого не хотел бы отомстить?! — Он низко наклонился надо мною, у меня даже волосы зашевелились на голове от его дыхания. — Ты не хотел бы отомстить?!
Я задумался. Неужели мальчишка и впрямь желал мне смерти за то, что я когда-то там сказал его матери? Вместо ответа я представил себе последствия своих слов — Маисовый Цвет умерла в горячке в стылой пещере, Тельпочтли тоже встретил свою смерть, и его расчлененное тело сожрали варвары, и вся жизнь Проворного пошла под откос. Но превратился ли он после этого в убийцу?
Сколько раз за все это время он спасал мне жизнь!
— Я бы, может, и хотел отомстить, — ответил я. — И ты бы тоже. Но Проворному месть не нужна! Он просто наделся поговорить со мной, вот и все! Он просто мечтает узнать, кто его отец — я или Тельпочтли! Ведь это так, парень?
У меня кружилась голова — то ли от потери крови, вытекающей из порезов на шее, то ли от облегчения, нахлынувшего на меня, когда я понял, что мальчишка не желает моей смерти. А может быть, она закружилась, так как я наконец узнал правду, сомнения насчет которой мучили меня все эти долгие годы.
Словно издалека до меня донесся голос Проворного:
— Отец!..
— Не называй его так! — рявкнул на него Сияющий Свет и вдруг снова поднял над головой меч. — Ты принадлежишь мне, или забыл? А этот жалкий кусок дерьма нам с тобой никто! Никто! Понял? И сейчас он умрет!
— Ты разве глухой? Не слышал, что я тебе сказал? — заорал я. — Проворный не хочет, чтобы ты это делал!
