Симеркет понизил голос и ответил уклончиво:
— Здоровье фараона, несомненно, поправится, когда придет время встретиться с вашим высочеством.
Метелкой от мух Майатам смахнул воображаемую муху.
— Как тебе известно, я встречался с нашими союзниками на Востоке. Ты знаешь, что поездка совершалась втайне и мало кто посвящен в это. Теперь я иду к фараону с докладом.
Симеркет почувствовал, как язык присох у него к гортани. Чего ожидал от него Майатам? Он, Симеркет, всегда был для него никем, человеком, не заслуживающим внимания.
— Я… я уверен, что святейшему государю не терпится услышать то, что вы хотите ему сообщить, — пробормотал он.
— Хо, хо! — улыбнулся Майатам. — Так ты гонишь меня? О, ты всегда был прямолинейным, Симеркет, и очень честным! Некоторым это не нравилось. Но только не мне…
Он махнул своей метелкой, отпуская Симеркета, и повернулся к нему спиной, всем своим видом демонстрируя благодушное безразличие.
Симеркет поспешно покинул храм и почти бегом бросился к тому месту, где паромщики собирались на доках. Все время после суда он избегал встречи с оставшимися в живых сыновьями Тайи, опасаясь их мести. Но Майатам, возможно, решил, что будет лучше на время оставить старую вражду и посмотреть, как поведет себя новый правитель? Как знать…
Снова пересекая Нил, на этот раз по направлению к Восточным Фивам, Симеркет стоял на носу лодки. В воде отражались тысячи шпилей с хрустальными наконечниками. Издалека, от Большого храма Амона, до его ушей доносились голоса певчих, звуки псалмов возносились к бледным утренним небесам.
Каждая клеточка его тела была заряжена ожиданием. Да, новости, полученные из Вавилона, были тревожными, но еще хуже обстояло дело со слабеющим здоровьем фараона. И то, чего он так долго страшился, наконец открылось ему. Теперь он знал худшее, его размеры и формы, сдерживающий покров неизвестности был сорван. Он мог уже что-то предпринять.
В глубине сердца он чувствовал: Найя жива. Он был твердо уверен в том, что она ждет его за восточным горизонтом. Ничто не могло помешать ему привезти обратно в Египет жену и Рэми. Симеркет ощутил на лице дуновение. Восточный ветер… Он пахнет землей Вавилона…
Команда корабля снялась с якоря при первых розоватых лучах восходящего солнца. Пошатываясь, Симеркет доплелся до борта и перевесился через него. Желудок сводило спазмами. Все, что он видел со всех сторон, был огромный волнующийся океан, моряки называли его «Большой Зеленый». И ни земли, ни птиц. Одни бесконечные волны.
Симеркет выпрямился, раскачиваясь в такт движению корабля. Он заметил, что матросы разворачивают огромный парус, весь в ярких красных и желтых квадратах. Стоило парусу с оглушительным треском взметнуться вверх, корабль рванулся вперед — и так быстро, что Симеркет, и без того с трудом удерживавший равновесие, упал, ударившись головой о палубу.
— По крайней мере корабль идет быстро, — горько усмехнулся он, поднимаясь, но снова упал.
Накануне команде не разрешалось браться за весла, поскольку был шаббат,
[1]
и единый, странный бог Илайбера запрещал ему в этот день выполнять какую бы то ни было работу. Даже есть. Хотя Симеркет в любом случае не мог бы есть. Почти все три дня путешествия его так тошнило, что он подумал — умирает. Как ни странно, он был единственным на корабле, кто страдал от морской болезни. Он поклялся себе, что если останется в живых, никогда больше не ступит на корабль, сколько бы времени это ему ни экономило.
Корабль начал безжалостно подниматься и падать, скользя вниз по вспененным волнам, подгоняемый десятью парами гребцов. Симеркет почувствовал, как его внутренности снова скрутило в болезненные узлы. Капитан наверняка увидел его искаженное страданиями лицо, ибо подошел к корме и склонился к нему с сочувствием.
— Ну, ну, — ободрял капитан, — все не так страшно! Мы идем сейчас очень быстро и к ночи причалим в Тире.
Симеркет молча кивнул, не в силах говорить, и снова попытался подняться на ноги. На этот раз ему это удалось. Он взглянул в направлении носа корабля и увидел, что Илайбер и четверо его сыновей уже собрались вокруг бронзовой жаровни.
Илайбер заметил, что он встал, и бодро окликнул его:
— Ты сможешь сегодня что-нибудь съесть, Симеркет? — Он говорил по-египетски. — Мы закололи барашка, пост окончен!
Симеркет слабо покачал головой. В ответ он услышал сдавленный смех — гоготали сыновья Илайбера; они присоединились к ним в северной столице Египта, где навещали свою тетку Из, матушку фараона. Хотя у самого младшего из них еще не было бороды, они были сильные, статные и с виду суровые. Их золотисто-карие глаза смотрели умно и проницательно, кожа после недель, проведенных на пастбищах, где они пасли огромные стада отцовских овец, смугло золотилась. Они не преминули сообщить Симеркету, что, хотя их предки осели в Ханаане, они считают себя членами еврейского племени (или племен? Симеркет так понял, что племен было несколько). Их страна была молодой и называлась Израилем или, возможно, Иудеей; они так быстро говорили по-египетски и с таким странным акцентом, что Симеркет не все разобрал из сказанного. Как бы она ни называлась, эта страна, цари ее, а скорее судьи, правили с согласия их сурового бога пустыни.
Видя, что он немного пришел в себя, молодые люди собрались вокруг Симеркета, чтобы забросать его вопросами.
— Правда ли, что ты едешь в Вавилон, чтобы привезти обратно идол дьявола для твоего брата Рамсеса? — спросил самый младший из братьев.
— Я еду туда, чтобы найти мою жену, — ответил Симеркет, превозмогая спазмы в желудке. Он был поражен тем, что молодой человек знал о его поисках идола Бел-Мардука. Рамсес, должно быть, выдал секрет Илайберу!..
— Египетские женщины — шлюхи, — заметил самый старший юноша.
— Моя жена не шлюха, — гневно возразил Симеркет, едва владея собой.
— Однако наш отец рассказывал, что она вовсе не была твоей женой, — заметил тот, что был выше всех. — Он говорил, что она развелась с тобой, чтобы выйти замуж за другого мужчину, за предателя, поднявшего руку на нашего покойного дядю Рамсеса. Это правда?
Желудок Симеркета опять свело.
— Она хотела ребенка, — с трудом выговорил он. — Я не мог дать его ей. Она не знала, что он предатель, когда выходила за него замуж.
— Вы, египтяне, позволяете вашим женщинам свободно ложиться в постель со всеми, кого они выберут? Они что, должны повсюду искать того мужчину, который может дать им сыновей?
— Мы не поэтому предоставляем женщинам свободу…
— Посмотри, что случилось с дядей Рамсесом — его убили собственные жены. Какой стыд! В нашей стране ты никогда не услышишь о таком позоре. Женщины должны сидеть дома, воспитывая детей и прядя шерсть.
Симеркет был не в состоянии вести подобный диспут, но попытался дать разумный ответ.
