– Еще не все.
Я поняла и торопливо протянула руки, привлекая его голову к своей шее.
Удивительно, но глубокие раны почти исчезли. Я не ощущала ни боли, ни нежности прикосновения, просто чувствовала, как его язык скользит по гладкой коже. Я чувствовала его губы. Он улыбался. Я тоже слабо улыбнулась: преображение почти свершилось.
Он замер, потом скользнул губами вниз, к моей груди. Он осторожно зажал зубами сосок, стараясь не повредить нежную кожу.
Я была уже слаба, очень слаба, но, когда разгадала его намерение, меня вновь охватило возбуждение. Переплетя пальцы у него на затылке, я крепко прижала Влада к себе.
Он вновь прокусил кожу... теперь уже в последний раз. Я застонала, чувствуя его острые зубы совсем рядом с сердцем Он сосал кровь из моей груди, как младенец – молоко. Каждое движение его губ и языка отзывалось сладостной волной наслаждения в моем лоне. Я слегка покачивала его голову и чувствовала себя мадонной, вскармливающей своей кровью младенца-спасителя. Моего древнего и мудрого прародителя. Он пил, пока у меня окончательно не ослабели руки и я не погрузилась в забытье, где не осталось никаких мыслей, ничего, кроме молчаливого экстаза.
Не знаю, сколько времени я провела в этом состоянии. Кажется, я слышала какой-то странный звук, похожий на взрыв, но он показался мне легкой серебристой рябью на бархатной поверхности сладостной тьмы, окутавшей меня.
Перед самым рассветом я очнулась. Он исчез, успев надеть на меня сорочку и уложить в постель. Я почувствовала настоятельную необходимость сделать эту, последнюю запись в своем дневнике и достала спрятанную под подушкой тетрадку, пододвинула поближе столик с пером и чернильницей.
Иногда меня охватывает страх: я вспоминаю, что моя смерть совсем близка. Тогда я закрываю глаза и вбираю в себя его постоянное присутствие, его бесконечную мудрость и успокаиваюсь. Я знаю, кем мне суждено вскоре стать, и это знание утешает меня. Я сойду в могилу победительницей, уверенной в своем воскресении.
Я обращаюсь к тем, кому доведется читать эти записи, и прошу: не плачьте обо мне и не осуждайте меня. Жизнь, в которую я ухожу, несравненно прекраснее той, что у меня была.
* * *
ДНЕВНИК АРКАДИЯ ЦЕПЕША
17 апреля
Почти десять часов утра. Мери уже встала и сошла вниз. Я пишу эти строки, сидя в постели. Спальню наполняет яркий солнечный свет, льющийся из открытого окна
Когда портьеры задернуты, в нашей спальне довольно сумрачно. Поэтому я откинул их и удобно устроился, подложив себе под спину подушку. Мирную картину несколько портит дыра, пробитая в оконном стекле. Ужасы минувшей ночи (и не только они, а также шокирующие открытия, сделанные мною вчера) кажутся мне чем-то далеким, но лишь потому, что мое сознание затуманено изрядной дозой лауданума.
Подумать только: тонкое оконное стекло – это все, что отделяло мою жену и ребенка от смерти!
Мери была вне себя от страха. Признаться, я тоже, хотя и пытался скрыть это от жены. Я ведь даже не описал, как все происходило. Я читал, сидя в нашей гостиной, имеющей со спальней общую дверь. Мери проснулась и никак не могла уснуть снова Она встала, подошла к окну и отдернула краешек портьеры, чтобы полюбоваться лунным светом. В этот момент огромный волк сумел допрыгнуть до второго этажа. Если бы он пробил стекло и оказался в спальне...
Нет, я даже не могу писать об этом. Чтобы с моей Мери, с нашим ребенком что-то стряслось, пусть даже пустяк… Я не допускаю даже мысли об этом После случившегося Мери горько рыдала и вновь умоляла меня увезти ее отсюда. Ее слезы разрывали мне сердце, и, желая успокоить жену, я пообещал ей, что мы уедем.
Только вот как мне исполнить это обещание? И все равно я должен найти выход. Мери – не из плаксивых женщин, а минувшей ночью у нее случилась самая настоящая истерика. К тому же мне приходилось слышать немало рассказов о волках, но я не припомню, чтобы хоть в одном из них шла речь о дерзком хищнике, осмелившемся атаковать человеческое жилище. Когда ко мне возвращается способность хладнокровно и рационально рассуждать, я готов объявить произошедшее единичным случаем, странным курьезом, который вряд ли повторится в течение ближайшей сотни лет.
Однако Мери, обливаясь слезами, исступленно повторяла, что это знак. По ее мнению, волк легко мог пробить стекло и перегрызть ей горло. Он этого не сделал, поскольку должен был лишь напугать и предупредить мою жену. Если верить Мери, предупреждение исходило от сил Зла.
Слушая ее, я невольно вспомнил волчьи лапы у себя на плечах и горячее дыхание возле самого горла. Мне волки представляются неким символом, напоминанием о подстерегающем меня безумии, которое в любой момент может захлестнуть мое сознание.
Если бы я верил в Бога, я вознес бы Ему молитву, предлагая взять мою жизнь, но пощадить жену и ребенка. Теперь мне понятно, почему у крестьян столь велика потребность во "всемогущем отце", а точнее – в "небесном сторожевом псе". Страшно сознавать, что, кроме меня самого, нас некому защитить. Хорош защитник: слабый, ненадежный, стоящий на грани сумасшествия!.. Ранним утром (солнце еще только всходило) я ненадолго проснулся и увидел... насаженную на кол голову Джеффриса. Она смотрела на меня, улыбаясь той же зловещей улыбкой, какую я видел на лице Стефана, когда он неожиданно появился в дядином кресле.
Мне думается, что и я, и дядя с Жужанной, и вообще все в роду Цепешей страдают безумием. После вчерашних событий я в этом уверен.
Пятнадцатого числа, поздно вечером, я собрался с духом и все-таки бросил письмо В. в огонь. Утром я встал очень рано, запряг лошадей и поехал в Бистриц, полный волнений и надежд. К двум часам пополудни я туда добрался. Возбуждение мое поутихло, а надежды, наоборот, усилились. Я испытал немалое облегчение, передав хозяину гостиницы письмо для четы новобрачных, мое письмо, в котором говорилось о том, что дядя не готов сейчас к приему гостей.
Хозяин гостиницы – наш дальний родственник. Невзирая на круглое лицо и грузную фигуру, его характерный, с горбинкой, нос свидетельствует о принадлежности к роду Цепешей. Человек этот сразу же меня узнал, поскольку менее двух недель назад мы с Мери останавливались у него. Он тепло поздоровался со мной, хотя и удивился, почему я, а не Ласло приехал в Бистриц. Я отделался туманным ответом насчет дел в городе и передал ему письмо. Он почему-то поблагодарил меня и сказал, что через пару часов эти люди должны приехать, и он сразу же его передаст. Наверняка он думал, будто там подробно расписано, как добраться до замка и где их встретит Ласло. Хозяин продолжал говорить о замечательной погоде, благоприятствующей путешествиям. Я сдержанно улыбался.
Я хотел побыстрее распрощаться и уйти, однако хозяин уговорил меня перекусить у него. Покинув гостиницу, я пошел на почту и отправил письмо лондонскому стряпчему. Пока все шло сообразно моим расчетам. Я искренне радовался, что сумел защитить новобрачных от грозящего им зла. Оставалось выполнить еще одно, последнее дело.
