Предо мной поставили тазик, и я над ним наклонилась. Из носа и глаз текло. Я подняла голову и увидела, что мадам Гонди присела со мной рядом. Никакой тревоги в ее взгляде я не заметила, наоборот, она радостно улыбалась; я, глупая женщина, не сразу сообразила, в чем дело, а поняв, тоже улыбнулась.
Наш первый сын появился на свет в Фонтенбло девятнадцатого января 1544 года. Родился он вечером, зимнее солнце уже село, лампы отбрасывали длинные тени. Первый его крик был тонким и слабым. Я не успокоилась, пока его не положили мне на руки и я не увидела, что он нормальный младенец, хотя и слабый. Мы назвали его в честь покойного дофина и в честь короля. Тот был страшно доволен.
Так странно и удивительно стать матерью! К Ипполито, Клариссе, королю Франциску и Генриху я никогда не испытывала постоянной привязанности. Но прижав крошечного сына к груди, я исполнилась нежности и безграничной любви.
— Ma fils,
[23]
— прошептала я в прозрачное крошечное ушко. — M'ami, je t'adore…
[24]
Слова чужого языка легко слетали с моих губ, хотя сама я никогда их не слышала, только видела на пергаменте написанными рукой Козимо Руджиери.
Маленький Франциск страдал от лихорадок и колик, но французские астрологи предрекли, что он долго будет здравствовать и править, пользуясь уважением подданных. У него будет много детей. Я не стала просить Руджиери составить гороскоп моему первенцу, поскольку знала, что уж он-то лгать не станет.
С появлением сына я обрела расположение короля и благодарность Генриха и испытывала огромное облегчение. Втайне я надеялась завоевать этим и любовь мужа, однако он неизменно уходил к Диане.
Я спрятала свою гордость и наслаждалась малюткой-сыном и компанией короля. Тот осыпал меня подарками, словно свою возлюбленную. Долгие часы я проводила с его величеством, вникая в искусство управления государством.
Также я ежедневно встречалась с Руджиери. Он дал мне крошечный серебряный талисман с Юпитером и велел положить под кроватку ребенка. Талисман должен был подарить младенцу хорошее здоровье. Мы ни разу не говорили об убийстве и о его признании в любви. Временами я смеялась его шуткам, иногда с него слетала маска спокойствия, обнаруживая нежность, но я предпочитала этого не замечать.
Диана верна была своему слову: Генрих посещал мою спальню. Моя дикая страсть приостыла, тем не менее я забеременела снова.
Уже на позднем сроке вернулась ко двору моя дорогая подруга Жанна. Ее брак с немецким герцогом был аннулирован — частично потому, что Жанне не удалось забеременеть, но главным образом потому, что король Франциск не исполнил обещание и не предоставил герцогу военную помощь. Я рада была видеть Жанну, она стала моей постоянной спутницей. Жанна была подле меня, когда на следующий год я родила дочь Елизавету.
Девочка была болезненной, как и маленький Франциск. Первое время мы боялись, что она не выживет. Она вела себя тихо, редко плакала. Я держала ее, спящую, на руках и разглядывала милое личико, пока не убедила себя в том, что мое преступление прощено.
Но радость, которую принесло появление Елизаветы, омрачила трагедия. Англичане заняли французскую часть Булони, и осенью 1545 года младший брат Генриха принял участие в боях. Во время передышки Карл и его товарищи оказались у дома, обитатели которого скончались от чумы. Полагая себя бессмертными, как водится у юнцов, они вошли в дом, посмеялись над трупами и стали кидаться друг в друга подушками. Через три дня Карл умер.
Его смерть отняла у короля последние силы. Много лет Франциск страдал от воспаления в половых органах, а также в почках и легких, но сейчас состояние его здоровья сильно ухудшилось, хотя горе не мешало ему отдыхать. Два года он колесил по стране, охотился, несмотря на болезнь. Я сопровождала его. Под конец он не мог сидеть в седле, поэтому во время охоты его носили на паланкине. Моя лошадь медленно ступала рядом, я постоянно занимала его разговорами, Анна и вся красивая «банда» мчались галопом за добычей. Генрих отправился в Анет, к Диане в замок, оставив на меня своего больного отца, однако я не обиделась.
Мы передвигались от поместья к поместью. В Рамбуйе я ехала рядом с Франциском, когда, сидя в паланкине, он потерял сознание. Я приказала слугам перенести короля в его комнату и вызвать врача. Я ожидала, что он поправится: за прошлый год ему несколько раз бывало очень плохо, но он выздоравливал.
Пока врач осматривал его величество, в аванзал, где я находилась, ворвалась герцогиня д'Этамп.
— Что случилось? — воскликнула она. — Позвольте мне пройти к нему!
Анна нетерпеливо дрожала. Она все еще была прекрасна; ее негодование было вызвано не настоящей тревогой за Франциска, а эгоистичным желанием сохранить своего защитника в живых. К тому времени придворные все чаще оказывали знаки внимания не больному королю, а дофину, влияние Анны слабело. Отказываясь принимать эту неизбежную перемену, она сделалась страшно требовательной.
Врач вышел из спальни короля. Из-под черной бархатной шапочки выбивались седые волосы, под глазами висели большие мешки. Я поднялась, но при виде его печального лица снова опустилась в кресло.
Голос его дрожал, когда он докладывал мне результаты осмотра: организм Франциска более не может сопротивляться. Хотя королю всего пятьдесят два года, недуг сломил его. Он сгнил изнутри.
— Вы лжете, — прошипела Анна. — Он всегда выздоравливал. Вы недооцениваете его силы.
Я повернулась к ней и тихо сказала:
— Убирайтесь. Убирайтесь, ваша светлость, и не смейте появляться здесь, пока вас не позовут, иначе мне придется вызвать охрану.
Анна задохнулась, словно я ее ударила.
— Как вы смеете! — ответила она. — Как вы смеете…
Ее челюсть дрожала от гнева, но я уловила в ее тоне нерешительность.
— Убирайтесь, — повторила я.
Она удалилась, бормоча ругательства. Я тут же повернулась к врачу. У того были красные воспаленные глаза и горестное лицо.
— Вы уверены?
Доктор серьезно кивнул.
— Полагаю, ему осталось несколько дней.
Я прижала руки к губам и закрыла глаза.
— Нужно послать за моим мужем. Он в замке у мадам Пуатье, в Анет.
— Я распоряжусь, мадам. Дофину сообщат, — заверил врач. — Вас спрашивал его величество.
Сморгнув слезы, я постаралась придать лицу спокойное выражение, затем встала и вошла в спальню.
Франциск сидел, опираясь на подушки, серый на фоне белой ткани. Был конец холодного мокрого марта; в камине пылал яркий огонь, и в комнате было очень жарко, однако король трясся под несколькими одеялами. Занавески были задернуты, лампы не горели, потому что от их света у короля болели глаза. В комнате стоял полумрак. Лицо короля страшно осунулось, но было полностью осмысленным. Увидев меня, он слабо улыбнулся.
