Для начала он позволил мне взглянуть на прикрепленный к мольберту этюд углем, или картон, как он его называл. Этюд был выполнен по рисунку, сделанному в саду Санто-Спирито на следующий день после похорон Лоренцо. Я больше не смотрела на художника через плечо, намеченное лишь несколькими штрихами, как на том рисунке серебряным карандашом; теперь я сидела, полностью развернувшись к зрителям, только плечи и тело были слегка повернуты. Художник изобразил не только голову, с легким намеком на плечи и головной убор — здесь мои длинные волосы были распущены, как у молодой девочки. Платье с вырезом на груди могло бы вызвать гнев воинствующих приверженцев Савонаролы.
Я стояла рядом с Леонардо и не могла отвести взгляда от рисунка на мольберте, а художник посмотрел на меня и с недовольным возгласом тут же взял со столика куриное перо и легким движением провел им по бумаге. Перо потемнело, а угольный штрих исчез.
— Присядьте, — рассеянно велел Леонардо. — Подбородок. Я должен все исправить.
Я отошла в сторону и села. Леонардо, по-прежнему держа в руке перо, последовал за мной и с мелочной дотошностью усадил меня как надо: подбородок я держала идеально прямо, не выпячивая и не наклоняя вниз голову, а лишь повернув под определенным углом к телу. В эту минуту его не волновало, как сложены мои руки. Более того, он сунул мне бокал с вином и настоятельно потребовал, чтобы я выпила, прежде чем он начнет.
Я сидела в тишине, пока он заканчивал стирать ошибку, после чего взял уголек, прикрепленный к деревянной палочке, и точными мелкими движениями исправил рисунок. Затем принялся внимательно меня разглядывать. Он смотрел и сверял с рисунком мой нос, правый глаз, левый, каждую бровь, лоб. Я устала и принялась озираться вокруг: мой взгляд задержался на ближайшей к мольберту стене — небольшая деревянная доска была покрыта штукатуркой и теперь подсыхала. Рядом с доской лежал острый деревянный нож, которым, очевидно, скребли поверхность доски, доводя ее до гладкости.
— Вы на этом будете рисовать портрет? — поинтересовалась я.
Он нахмурился, слегка раздраженный тем, что приходится отвлекаться.
— Да. Нужно несколько дней, чтобы она просохла.
— А поверхность покрывается обыкновенной штукатуркой?
— Не совсем, — ответил он. — Это очень тонкий слой гипса с моими собственными добавками. Сначала берется доска из белого тополя. Затем к ней приклеивается кусок хорошего льна в качестве основы для гипса. Потом поверхность сглаживают, чтобы она была как слоновая кость. После просушки я перенесу на нее этот этюд.
— Перерисуете?
— Для этого я слишком ленив. Обычно я прокалываю картон, прикрепляю его к загипсованной панели и сверху высыпаю угольный порошок. Так получается очень быстро. Потом мы начнем писать портрет. Это мы сделаем в следующий раз, когда встретимся, если позволит судьба. — Он тихо вздохнул. — Прошу вас, выпейте еще вина, мадонна.
— Вы пытаетесь меня напоить, — сказала я в шутку, но, поймав его взгляд, убедилась, что он не улыбнулся.
— Нам предстоит трудный разговор. Вы не согласны?
Вместо ответа я сделала большой глоток вина. Оно оказалось дешевым, слегка кисловатым.
— Почему бы тогда нам не начать? — Мне надоело казаться благодушной и всем довольной. — Я уставилась прямо ему в глаза. — Вы ведь привели меня сюда не просто для того, чтобы рисовать мой портрет или вспоминать счастливые времена.
Леонардо помрачнел.
— Ладно. Скажите мне правду, мадонна. Я… видел вас с Франческо Джоконде.
Он собирался сказать больше, но я прервала его.
— Когда?
— На крещении вашего ребенка.
Вот, значит, как. Он наблюдал за мной, когда я получала переданную его помощником записку.
— Вы любите его? — с горечью спросил Леонардо. Щеки у меня зарделись, и я уставилась в каменный пол.
Он едва слышно вздохнул, но потом смягчился.
— Я ошибаюсь или отношения между вами натянутые — по крайней мере, с вашей стороны?
Я подняла голову.
— Откуда вы знаете?
Мой ответ, видимо, пришелся ему по вкусу.
— Благодаря наблюдательности. Очень трудно полностью скрыть свои чувства. И я не заметил большой любви в вашем взгляде. Уже не впервые я правильно определяю такой… разлад между мужем и женой.
— Я…— Меня пронзило острое чувство вины. Я припомнила те ужасные дни, когда жертвовала собой ради Маттео, когда позволяла называть себя шлюхой. — Отца арестовали. Франческо предложил спасти его, если…
Я не могла договорить. Он кивнул, показывая, что этого и не нужно.
— Тогда я должен спросить у вас, сохраняете ли вы верность Джулиано, всем Медичи.
Внезапно я все поняла. Он никак не мог знать, что я была вынуждена стать женой Франческо; он никак не мог знать, посвящена ли я в политические интриги своего мужа, одобряю я их или нет.
— Я бы никогда не предала Джулиано! Я любила его…— Я прижала ладонь к горящей щеке.
Леонардо стоял, не шевелясь перед мольбертом, палочка с угольком зависла над рисунком.
— А теперь больше не любите?
— Люблю, — ответила я, заливаясь слезами и не пытаясь их унять. — Конечно, люблю. Когда он умер, мне хотелось умереть. И я бы наложила на себя руки, если бы не вынашивала его дитя…— Я испугалась собственного невольного признания. — Вы не должны никому говорить, даже Салаи! Если Франческо когда-нибудь узнает правду, он отберет у меня малыша!
— Джулиано… мертв. — Леонардо очень медленно опустил уголек на столик, даже не взглянув на него. — Не многие об этом знают. Большинство верит, что он все еще жив.
— Нет. Франческо мне все рассказал. Его тело выловили из Арно… Приоры тайно похоронили Джулиано за городскими стенами. Они опасались, как бы не повторилось то, что случилось с мессером Якопо.
Он медленно обдумывал услышанное.
— Понятно. Это многое объясняет. — Леонардо помолчал долгую тягостную минуту, пока я пыталась успокоиться и подавить горе, которое мне никогда не было позволено полностью излить. Потом он заговорил вновь, тщательно подбирая слова: — Значит, вы все еще верны семейству Медичи. И не станете отказываться помочь Пьеро вновь взять Флоренцию под свою опеку? И сможете сохранить тайну?
— Мой ответ — «да» на оба вопроса. Я согласна на все, если только это не навредит моему сыну.
Я вытерла слезы, посмотрела на Леонардо. Взгляд его был встревоженным, но преграда между нами начала разрушаться.
Я поняла, что он ничего не знал. Он не подозревал, что мне стало известно о смерти Джулиано. Возможно, он считал меня способной на предательство, полагал, что я могу выйти за Франческо, даже думая, что мой первый муж все еще жив. Тем не менее, он с самого начала нашей встречи держался очень вежливо, даже попросил меня попозировать.
