— Словом, жизнь прекрасна, да? Все забываем и начинаем сначала, словно ничего и не случилось?
— Вижу, свою репутацию, мсье Вермеер, вы заслужили по праву. Неуживчивый, скандальный.
Во взгляде Вермеера вспыхнул хищный огонек.
— Вот встречусь вновь с этой вашей Норой — и вы поймете, что я гораздо хуже, нежели моя репутация.
Элиас Штерн напустил на себя вид понимающего дедушки, столкнувшегося с очередной проделкой неугомонного внука.
— Полноте… Что сделано — то сделано. Надеюсь, мы не будем вспоминать об этом вечно.
— Чем вызвано ваше столь сильное желание видеть меня?
— Ваша статья в Интернете оказалась крайне несвоевременной. Я должен задать вам несколько вопросов по этому поводу.
— Кодекс, да? Желаете узнать, откуда мне стало известно, что он у вас?
Штерн покачал головой.
— Отнюдь. Это я уже знаю. Мой вопрос будет таков: почему? Почему вы отреагировали так быстро? Вазалис не имеет ничего общего с вашими обычными занятиями. Он интересен разве что небольшой горстке специалистов. Большинству людей на него наплевать.
— Им не будет наплевать, если Валентине удастся доказать, что в ваших руках оказался текст «De forma mundi».
— Валентина пока что провела лишь предварительный осмотр Кодекса. На данный момент она еще ничего не обнаружила. Я не понимаю вашей спешки, мсье Вермеер. Это на вас не похоже. Вы скорее серьезно относитесь к своей профессии, пусть и бываете иногда неразборчивы в средствах. Вы проверяете информацию, прежде чем раструбить о ней на весь мир, и никогда не публикуете простых предположений.
— Похоже, вы неплохо осведомлены.
— Более того, признаюсь откровенно: я нахожу ваш сайт крайне занимательным. Мало кто способен мутить воду так же талантливо, как вы. Я знаю нескольких человек, которые весьма на вас сердиты. Мы давно уже проявляем к вам интерес и располагаем полнейшим досье на вас.
— Кто это, мы? Ваш чертов Фонд? А почему бы нам не поговорить о нем? Мне тоже есть что у вас спросить на этот счет. Что-то мне подсказывает, что не все в этом Фонде так чисто, как кажется. На данный момент это только предчувствие, но я уверен, что нарою немало интересного, если займусь им как следует. Попытаюсь, к примеру, установить происхождение его бюджета…
Штерн воспринял угрозу Вермеера с абсолютной невозмутимостью и продолжил допрос, даже не попытавшись защититься.
— Ваш интерес к Вазалису возник не вдруг, не так ли? Я хочу знать, почему он так вас занимает.
— Это личное дело, — сказал Вермеер.
— Которое вы своими поспешными маневрами превратили в публичное. Вы поставили Фонд под угрозу. По вашей вине Валентина сейчас в опасности.
— Вы бредите.
— Вчера днем у нас побывали гости. Кто-то пытался украсть Кодекс.
— Вздор! С тех пор как я написал статью, не прошло и двух суток. Ваши гости уже знали, что рукопись у вас. Им не нужно было заглядывать на мой сайт.
— Подобную возможность мы тоже рассматриваем. Как бы то ни было, после того как вы написали вашу статью, ход событий ускорился. Особа, уступившая нам Кодекс, менее часа назад была убита. Когда это случилось, с ней находилась Валентина. Вашу подругу едва не ранили. Она спаслась лишь чудом.
Для Вермеера услышанное стало полной новостью. Белый как полотно, он пробормотал:
— С ней все в порядке?
— По правде говоря, об этом мне ничего не известно. Она избежала опасности, но тут же исчезла. Я сам узнал обо всем лишь пару минут назад. Несколько служащих Фонда занимаются ее поисками.
— Вы пытались позвонить ей на сотовый?
— Он выключен, и домой она не возвращалась. Я отправил к ней Нору, но та в ее квартире никого не обнаружила.
Штерн умолк. Похоже, последние события серьезно его огорчили. Он отвернулся и уставился в окно.
— Я волнуюсь о ней, — проронил старик, словно загипнотизированный зрелищем быстро проносящихся мимо фасадов зданий. — На вас, Вермеер, мне наплевать. Вы — лишь мелкий жулик, что бы о себе ни думали. Можете и дальше ловить рыбку в мутной воде — мне до этого нет ровным счетом никакого дела. Но за то, что случилось с Валентиной, я чувствую себя ответственным. Я вовлек ее в игру, которая вышла из-под моего контроля. Я не знал, что все зайдет так далеко.
— И что же дальше?
— Мне нужны ваши сведения, чтобы помочь ей, — продолжал Штерн. — Я не думал, что у нас состоится разговор подобного рода, когда посылал к вам Нору, но ситуация изменилась. Теперь у нас появился общий интерес. Выложим же карты на стол.
Уговаривать Вермеера не пришлось.
— Хорошо, едем к вам. Я расскажу все, что знаю о Вазалисе.
Штерн наклонился вперед и кончиками пальцев постучал по плечу водителя.
— Домой, Франк, будьте добры.
Водитель повернул в направлении периферийного бульвара. Нажав на акселератор, он за несколько секунд достиг максимально разрешенной скорости. Пейзаж за тонированными окнами «мерседеса» побежал быстрее.
В голове окончательно прояснилось. Действие наркотика полностью рассеялось, что было весьма кстати. Чтобы разобраться с критической ситуацией, необходимы все силы, все возможности и способности. Претензии к Штерну и его убийственной помощнице на время лучше отложить.
Естественно, это лишь тактический ход. Сейчас главное — вытащить из дерьма Валентину. Хьюго Вермеер был не из тех, кто быстро забывает нанесенные ему обиды. Вопрос воспитания, вероятно.
31
Рэймон Агостини, похоже, не собирался отступать. Застыв в дверях кабинета, в котором прошла почти вся карьера его старого друга, он не сводил глаз с непрошеных гостей.
Те молчали, и он повторил вопрос, правда, уже менее агрессивным тоном.
— Что вы здесь делаете, молодые люди?
Поднявшись со стула, Валентина сделала шаг в направлении Давида и встала рядом, словно желая образовать с ним единое целое.
Однако Давид не извлек из ее маневра никакой пользы. Словно парализованный, он затаил дыхание и даже не шелохнулся, решив, видимо, дождаться развития ситуации.
— Как вы вошли? — настаивал профессор греческой литературы.
Небольшого роста, с уже заметными залысинами, Рэймон Агостини носил темную эспаньолку, в середину которой затесались несколько седых волосков. С десяток лишних килограммов, сосредоточенных в области живота, ясно указывали на то, что он давно отказался от попыток поддерживать себя в форме.
Прислонившись к наличнику, профессор скрестил руки на груди, всем своим видом показывая, что не сойдет с места, пока не получит удовлетворительного ответа.
— Дверь была открыта, — проронил Давид нетвердым голосом.
