— Отвечу так: бутылка «Шеваль Блан» урожая 1975 года, столь любезно открытая вами в мою честь, заметно смягчила мое недовольство. А ваш чек за «Фледермауса» окончательно стер из моей памяти кое-какие неприятные воспоминания.
Благодаря своему воспитанию Вермеер при любых обстоятельствах сохранял хорошую мину, когда находился в светском обществе. В искусстве скрывать злопамятность он достиг таких высот, что любому, кто мало его знал, такой ответ мог показаться искренним. В глубине души, однако, он все еще таил обиду на то, как с ним обошлись, хотя и готов был признать, что в дальнейшем Штерн проявил по отношению к нему неоспоримую щедрость. В данный момент Вермеер был согласен на перемирие, которое позднее обойдется Штерну гораздо дороже, чем бутылка вина, пусть и самого лучшего, в несколько тысяч евро.
Торговец проводил их в свой кабинет. Они с Валентиной заняли те же кресла, в которых сидели несколькими днями ранее, тогда как Вермеер приватизировал стоявший у стены диванчик. В центре небольшого столика, на серебряном подносе, поместились три хрустальных бокала и на две трети наполненный темно-красной жидкостью графин.
Не дожидаясь разрешения хозяина, Вермеер наполнил бокал. Прежде чем отпить, он долго пробовал букет, а затем издал нечто вроде курлыканья.
— Гм… Вот теперь — самое то. Вы были правы, Элиас, нужно было дать ему подышать.
— Я рад, что оно вам нравится. Распоряжусь отослать ящик после вашего ухода.
Штерн только что сделал важный шаг к окончательному миру. Вермеер поблагодарил старика, подняв бокал.
Примерно с минуту все молчали. Вермеер наслаждался вином, тогда как Валентина, устремив взор в пустоту, размышляла над откровениями Штерна. Она не знала, на кого злиться больше: на торговца, который манипулировал ею с того самого момента, как перешагнул порог ее мастерской, или же на саму себя за невероятное легковерие.
Внезапно Штерн нарушил молчание. То была скорее констатация факта, нежели попытка придать разговору новый импульс.
— Не думал, что они посмеют…
Прошло несколько секунд, прежде чем Валентина отреагировала.
— Я хочу знать, во что вы меня втянули, мсье Штерн.
— Элиас… Прошу вас.
— Хорошо. Что происходит, Элиас?
Словно желая показать хозяину дома, что она не позволит себя одурачить, Валентина произнесла имя отчетливо, по слогам. Довольно с нее всех этих уловок. Ей нужны факты, и Штерну придется их предоставить.
— Дело ведь не только в Вазалисе, не так ли? — продолжала она.
— Вы правы, — не стал отпираться Штерн. — И получите объяснения. Но не сразу. Прежде мы должны кое в чем разобраться — все вместе. Вас не затруднит встать и подойти к «Ирисам»?
Валентина повиновалась. Оказавшись у картины, она обернулась. Во взгляде ее преобладала озадаченность, к которой, впрочем, примешивалось и любопытство.
Штерн в совершенстве владел искусством держать внимание аудитории. Старый торговец отнюдь не утратил прежней сноровки. Он и сейчас знал, как возбудить интерес слушателей и обратить их внимание на вещь, которую собирался им показать.
— Поднесите руку к нижнему левому углу, — приказал он. — На раме, рядом с лепным орнаментом, вы обнаружите кнопку.
Валентина осторожно опустила пальцы на раму, словно этот жест мог причинить холсту непоправимые повреждения, и медленно повела их вверх. Почти тотчас же указательный палец наткнулся на некую выпуклость. Она сделала глубокий вдох и нажала на кнопку.
Что-то сухо щелкнуло, и картина отделилась от стены и начала разворачиваться вокруг невидимой оси. Только теперь Валентина заметила, что противоположная часть рамы соединяется со стеной шарнирным держателем.
— Давайте, тяните ее на себя. До конца.
Выполняя указание Штерна, Валентина отвела картину, пока та не заняла перпендикулярное стене положение. За ней, встроенный в переборку, обнаружился небольших размеров сундучок. Чуть выше располагалось кнопочное устройство, в центре которого мерцал зеленый диод.
— Лучше тайника для кофра и не придумаешь, — пояснил Штерн. — Ослепленные моими «Ирисами», люди даже представить себе не могут, что такое сокровище может скрывать другие. Старый трюк фокусника: отвлеките зрителей, показав им нечто необычное, и они забудут обо всем прочем, даже очевидном. Они увидят лишь то, что вы захотите им показать. Вот почему я всегда отказывался продать эту картину. Ни от какой другой подобного эффекта не было бы.
Он указал тростью на кофр.
— Смелее, открывайте. Замок разблокирован. Достаточно нажать на зеленую клавишу на пульте управления.
Валентина так и сделала. Крышка сундучка открылась. Внутренняя его часть, примерно в тридцать сантиметров глубиной, была разделена на четыре равной высоты отделения, между которыми располагались тоненькие стальные пластины. В нижнем находился палисандровый футляр, содержавший, как уже знала Валентина, рукопись Вазалиса. В других, вперемешку, лежали различных размеров документы и записные книжки, а также ларчики, из тех, в каких хранят драгоценности и пачки банкнот.
— Верхний ярус, — уточнил Штерн. — Конверт из крафт-бумаги. Принесите его мне, пожалуйста.
Валентина вернулась к столу с конвертом и протянула его Штерну.
— Благодарю. Как видите, я не скрываю от вас ни один из своих маленьких секретов. Теперь, надеюсь, вы не сомневаетесь в моих чувствах к вам?
Валентина не ответила. Скрестив руки на груди, она попыталась придать лицу непринужденное выражение. В действительности, происходящее ее весьма интриговало, но она никоим образом не желала показать это Штерну.
Последний извлек из конверта лишенную каких-либо опознавательных знаков небольшую картонную коробочку и, положив ее перед молодой женщиной, откинулся в кресле.
— Мне хотелось бы узнать ваше экспертное мнение по поводу этого. Хьюго, если вас не затруднит, снимите крышку, дабы Валентина могла увидеть содержимое.
Несмотря на всю свою любовь к бордо и тот факт, что бокал его был все еще наполовину полон, Вермеер даже не подумал игнорировать просьбу Штерна. Движимый тем же любопытством, что и Валентина, он поставил бокал на поднос, переместился на край дивана, приблизившись тем самым к столу, и театральным жестом приподнял крышку. Внутри, покрытый прозрачный пластиком, находился некий прямоугольник бумаги.
Первой последовала реакция Вермеера.
— Это еще что такое? — воскликнул он раздосадованным голосом.
Повернувшись к Валентине, он раздраженно указал пальцем на содержимое коробки.
— Тебе это что-нибудь говорит?
Его подруга даже не услышала вопроса. Черты лица ее исказились, и она в ужасе уставилась внутрь картонки.
Если не считать печати Лувра, проставленной в углу, на листке не имелось ни надписей, ни каких-либо черточек или же отметин — ничего.
