Вытаращив глаза, Вермеер несколько долгих секунд пытался разглядеть хоть что-нибудь на равномерно чистой поверхности. Вывод, к которому пришел голландец, оказался неутешительным даже для него самого, обладавшего умом открытым, пусть и несколько странным: в коробочке лежал абсолютно чистый, немного пожелтевший от времени лист. Обычная бумажка, не представляющая никакой ценности.
Элиас Штерн был королем престидижитаторов
[25]
. Или же первоклассным жуликом. Вермеер с легкостью поставил бы ящик «Шеваль Блан» урожая 1975 года на второе.
34
Дар речи вернулся к Валентине лишь секунд через десять.
— Как вы его достали? — пробормотала она, не сводя глаз с чистого листа.
— У меня еще остались добрые друзья в Министерстве культуры, — пояснил Штерн. — По рекомендации пары-тройки приближенных к министру людей Лувр безвозмездно одолжил мне его на несколько дней. Директор музея откликнулся на мою просьбу весьма охотно. Впрочем, как вы и сами можете видеть, ничего особенного этот листок уже не представляет.
Валентина насупилась: последние слова пожилого торговца явно пришлись ей не по душе.
— Спасибо за напоминание, но я лично, если помните, присутствовала при этой катастрофе.
— Не сердитесь, Валентина. Я показываю этот листок отнюдь не для того, чтобы вас провоцировать.
— Тогда зачем же?
— Чтобы понять.
Вермеер, до сих пор молчавший, счел необходимым вмешаться в разговор.
— Я бы хотел, чтобы меня тоже, если не возражаете, ввели в курс дела. Или же дайте мне еще одну бутылку этого восхитительного «Шеваль Блан», и я удалюсь с ней в уборную.
— Вам совершенно не нужно, мой дорогой Хьюго, идти на подобную жертву, — сказал Штерн. — Вопреки тому, что вы видите, перед вами находится подготовительный набросок лица святого Иоанна Крестителя, сделанный Леонардо да Винчи вскоре после его прибытия в Амбуаз. Не думаю, что сильно ошибусь, если скажу, что мы имеем дело с показательным случаем неудачной реставрации.
Вермеер восхищенно присвистнул.
— Мои поздравления! — бросил он Валентине. — Если ты лажаешься, то уж по полной. Пресса никогда не воспроизводила окончательный результат твоей шедевральной работы. Впечатляет… Тебе следовало бы всерьез заняться промышленной чисткой. Вмиг разбогатеешь.
Валентина открыла было рот, чтобы ответить, но предпочла в свою очередь воспользоваться стоявшим перед ней бокалом. Большой глоток отменного вина принес немедленное успокоение. Поскольку в бокале было слишком мало вина для того, чтобы оно могло подействовать так быстро, сработал защитный механизм, созданный нервной системой.
Какой бы — экзогенной или психологической — ни была причина этого феномена, она позволила Валентине совладать с нахлынувшими эмоциями. Еще полгода назад она бы ударилась в слезы или, что более вероятно, разбила бутылку о голову друга. Конечно, смотреть на рисунок без боли она все еще не могла, но никаких позывов к самоуничтожению уже не испытывала. Если какое чувство и жило еще в ее душе, то, пожалуй, ощущение протеста, и оно, это ощущение, еще не было готово уйти.
Валентина знала, что раны не заживают чудесным образом. В настоящий момент она просто хотела удержать над собой контроль, и это ей, в принципе, удавалось.
Ответный удар она подготовила, пока допивала остаток вина.
— Как только меня не называли в газетах, Хьюго… Твоя ирония — ничто в сравнении с той грязью, которую мне довелось прочитать и услышать. Теряешь сноровку. Ты способен на гораздо худшее.
— Мне стоило стольких трудов убедить тебя не прыгать в Сену, что я не имею ни малейшего желания начинать все с нуля. Нечего сказать, увлекательное зрелище — смотреть, как ты хнычешь день за днем, зарывшись в подушки…
— Ни слова больше, я тебя умоляю.
Валентина произнесла это голосом, лишенным всяческой враждебности, как если бы попросила приглушить громкость телевизора или приготовить чашечку кофе, однако Вермеер понял, что достиг границы, переходить через которую ради их общего блага не следует. В знак доброй воли он вернул крышку коробочки на место и протянул последнюю Штерну.
— Теперь, после того как мы увидели, на что способна мисс Керхер
[26]
, если рисунок ей не нравится, может, объясните, какова была цель этой небольшой демонстрации?
Торговец вложил картонку в конверт из крафт-бумаги, который, в свою очередь, опустил в один из ящиков столика.
— Я никак не могу поверить в то, что именно вы, Валентина, несете ответственность за эту катастрофу. Я хочу понять, что же там произошло на самом деле.
Молодая женщина с досадой махнула рукой.
— Зачем? Ничего ведь уже не поправишь, не так ли? Я облажалась, меня выставили — давайте на этом и закончим. К чему раз за разом мусолить одно и то же старье? Нужно перевернуть страницу. Я пытаюсь и могу вас заверить, это не так-то и просто.
— Прежде столь серьезных ошибок вы никогда не допускали. Лувр доверил вам чистку этого рисунка потому, что вы были самым квалифицированным из работавших в музее реставраторов.
— Видимо, ваш «Лувр» во мне ошибся. Я оказалась не такой компетентной, как они думали.
— То была элементарная работа для специалиста вроде вас. Если бы автором этого эскиза не был Леонардо да Винчи, его доверили бы какому-нибудь стажеру. Что-то здесь не сходится.
— Не вижу ничего таинственного. Над рисунком я работала одна. Никакой другой реставратор к нему даже не притрагивался. Я допустила оплошность, вот и все. Не знаю, какую, но другого объяснения быть не может.
— Простите мне столь примитивный вопрос, но вы делали все, как обычно?
— Конечно. Я использовала классический водный раствор, предварительно проведя на периферической части тест на стойкость. Все было нормально. Когда же я обработала оставшуюся часть листа, рисунок исчез за несколько часов, как если бы…
Она сделала паузу.
— Как если бы состав чернил вдруг изменился. Это может показаться немного глупым, то, что я говорю, но именно так оно и было.
— Химического анализа не проводили?
Валентина покачала головой.
— Ничто не предвещало подобной реакции: нанесены чернила были равномерно, на хорошо подготовленную основу, находившуюся к тому же в превосходном состоянии. Леонардо работал с весьма качественными чернилами, и я следовала той же процедуре, которую успешно применяла при работе над листами, взятыми из этой же записной книжки. Я и подумать не могла, что все закончится так плохо.
