— Алло? Сэм, какой приятный сюрприз! — сказал я голосом телеведущего, лицемерным и медоточивым.
— Привет, Алекс, я не помешал?
Сэм никогда раньше не задавал мне подобных вопросов. Не в его стиле было проявлять заботу о ближнем.
— Нет, не помешал. Я тут ужинаю с Лолой. Чем могу быть полезен?
— Ты ужинаешь с Лолой... — повторил Сэм. — Извини, что пристаю.
Мои опасения подтверждались: с ним что-то произошло. Такое расшаркивание было ему несвойственно.
В своих отношениях с людьми Сэм буквально следовал знаменитой доктрине «массированного возмездия», выдвинутой Эйзенхауэром в начале пятидесятых годов. Он высаживался среди аборигенов, сметал все на своем пути и отбывал с ощущением мира в душе.
Однако такое внезапное проявление альтруизма пробудило во мне сомнения. В конце концов, может быть, Сэмюэль Бертен лучше того карикатурного образа, который сложился в моем мозгу? Я вспомнил уроки катехизиса, полученные в детстве, и решил пересмотреть свое неверие в род человеческий.
Я расслабился и постарался быть любезным:
— Чего ты хочешь?
— Мне неудобно... Не хотелось бы портить тебе ужин.
— Сэм, — сказал я начальственным тоном, — говори, чего ты хочешь. После этого посмотрим, мешаешь ты мне или нет.
— Вообще-то мне надо срочно вернуться в Штаты, чтобы уладить одно дельце, и я хотел бы забрать часть из денег, полученных за мои скульптуры.
Какое облегчение! Я торжествующе ткнул кулаком в сторону Лолы. Тем не менее следовало изобразить, что я волнуюсь за Сэма. Мой учитель катехизиса гордился бы мной.
— Надеюсь, ничего серьезного?
— Нет, не беспокойся. Но мне нужны деньжата.
— Я пока не смогу отдать тебе полностью твой процент от продажи. На следующей неделе я должен отправить две работы в Рим. Жду перевода.
— Не страшно. Сколько можешь дать сейчас?
— В данный момент у меня в сейфе не так много наличности. Две тысячи евро, может быть, две с половиной.
— Годится. Остальное пришлешь позже. Я могу зайти сегодня попозже?
А, черт!
— Сегодня вечером мне неудобно, — возразил я.
— Я улетаю завтра в восемь. Алекс, будь так добр... Я стою перед галереей, можешь подойти?
Я посмотрел на часы. Половина десятого. Можно успеть, но при условии, что я выскочу прямо сейчас.
— Хорошо, сейчас приду. Я буду там через пятнадцать минут. Зайди в какое-нибудь кафе.
— Тут рядом все закрыто, — простонал Бертен. — Ты мне не скажешь код галереи? Я бы подождал тебя внутри.
Я достаточно хорошо знал его, чтобы крепко призадуматься. Бертен был типичным разрушителем. Запустить его одного в галерею мог только ненормальный.
— Пожалуйста, Алекс... На улице жуткий холод. Я замерзаю.
Я мысленно окинул взглядом содержимое галереи. В конце концов, большинство работ, к которым он получит доступ, принадлежат ему. А остальные, ценные, заперты у меня в кабинете. К тому же система наблюдения, установленная Дмитрием, гарантировала от неприятных неожиданностей.
Если Бертен что-то натворит, у меня будет доказательство его вандализма. Каких только доказательств я не предъявлял своей страховой компании! Не хватало только видеозаписи, запечатлевшей расправу автора над собственными творениями. Уж если после такого я не попаду в ежегодный список лучших клиентов, публикуемый журналом страховых обществ...
А может быть, мне удастся даже выгодно продать пленку. «Последний перформанс Сэмюэля Бертена: момент признания художником ничтожества своих произведений». Приверженцам мета-художественной критики хватит пищи для размышлений на долгие годы.
— Ладно, — согласился я. — Ты готов нажимать?
— Да, диктуй.
Я назвал ему код входной двери и пообещал, что присоединюсь к нему как можно скорее, а потом отключился, понимая, что совершил страшную глупость.
Я не осмеливался посмотреть на Лолу. Я испортил празднование нашего воссоединения. Она наверняка подумает, что я сделал это нарочно. Приготовившись к самому худшему, я сгруппировался, как для экстренного приземления, подобрав колени и прижав локти к груди.
К моему великому удивлению, самого худшего не произошло. Лола не выплеснула мне в лицо вино, не швырнула на пол тарелку, не заорала, что я — подлая свинья и эгоист. Она всего лишь взяла в рот кусок маринованной семги, а потом положила вилку возле тарелки.
Под прикрытием скатерти ее голая нога скользнула по моему бедру и застыла в опасной близости от моего мужского достоинства.
Захваченный врасплох, я застонал от неожиданности. Лола приложила палец к губам и хитро подмигнула мне. Она не переставала улыбаться и испепелять меня взглядом, в то время как ее пальцы шарили по моей ширинке.
Я знал Лолу уже целых десять лет, и все же, стоило ей прикинуться этакой милой кошечкой, я попадался на крючок.
Когда она сжала пальцами мой пенис и стала ритмично раскачивать его, по всему моему телу пробежала судорога. Я выпустил телефон, и он упал на ковер возле моих ног. Мое дыхание стало хриплым и прерывистым, почти как у астматика на грани удушья.
— В последний раз ты проделываешь со мной такое, Алекс, — медленно проговорила она, не переставая улыбаться. — Вот тебе, чтобы не забывал.
Внезапно она распрямила ногу и уперлась ею мне в пах. Ее пятка вжималась все глубже, давя и расплющивая все на своем пути. Я почувствовал, как по телу разлилась дикая боль. Издав жалобный крик, я чуть было не свалился со стула.
Впрочем, жалкие остатки потерянной гордости не позволили мне упасть на пол. Я кое-как уцепился за стол. Мой бокал покачнулся, перевернулся и разбился на скатерти. В мгновение ока я оказался в центре внимания всего ресторана.
Метрдотель, возмущенный тем, что его обеденный зал превратился в поле битвы, сделал шаг ко мне.
Лола предвосхитила его смертоносные намерения.
— Никогда так больше не делай, — сказала она. — А теперь — мотай отсюда. Я приду в галерею, когда доем.
Оправдываться мне было нечем. К тому же боль так меня скрутила, что я не мог выдавить из себя ни слова. Я встал и начал надевать пальто.
Я уже отходил, когда Лола окликнула меня. Она протянула ко мне руку ладонью вверх:
— А карточка?
Это прозвучало не как вопрос. В других обстоятельствах я послал бы ее куда подальше, но у меня больше не было сил. Я вытащил бумажник и протянул ей свою кредитку.
Я уходил с горящими яйцами, под насмешливыми взглядами метрдотеля и половины посетителей. Лола, оставшаяся за столиком одна, торжествовала.
22
До галереи я добрался за двадцать минут. Каждый мой шаг сопровождался ощущением, будто в мои половые органы втыкают сотни иголок. Боль стала утихать только через несколько сотен метров.
