Наталия слабо застонала. Д'Изола обратился к ней на безупречном французском, с едва заметным акцентом:
— Где картина?
Казалось, Наталия не поняла вопроса. Ее глаза на мгновение задержались на лице говорившего, потом она снова уставилась куда-то в потолок.
Д'Изола снова ударил ее по щеке, на сей раз сильнее. Наталия снова застонала. Д'Изола схватил ее за волосы и повернул лицом к себе.
— Я хочу знать, где находится эта картина.
— Какая... картина?
— Автопортрет Орацио Борджанни. Та, что на фотографии. Я потерял ее из виду двадцать пять лет назад и вдруг обнаруживаю на обложке журнала мод. И ты стоишь перед ней. Где она? В этой квартире?
— Нет... Не здесь...
— А где?
— Алекс... галерея... — пролепетала Наталия.
Д'Изола выпустил волосы молодой женщины, и ее голова тяжело упала на подушку.
— Хорошо, дорогая. Ты умница. За то, что так хорошо вела себя, я тебе устрою такой кайф, которого у тебя еще не было. Летать будешь. Только вот потом взорвешься. Тебе понравится, вот увидишь... А уж я прослежу за твоим полетом, — добавил он, указывая на камеру.
Д'Изола достал из кармана шприц. Перехватив руку Наталии резиновым жгутом, он ввел содержимое шприца ей в сгиб локтя. Потом подошел к камере, снял ее с треножника и встал прямо над своей жертвой.
Он взял ее лицо крупным планом. Под действием кокаина, растекающегося в ее крови, Наталия заулыбалась. Закрыв глаза, она отдавалась умиротворяющему действию наркотика. Губы приоткрылись, изо рта вырывались хриплые стоны.
Внезапно ее дыхание участилось. Улыбка превратилась в гримасу боли — она начала задыхаться. Несколько мгновений она пыталась подняться, напрягала изо всех сил запястья, чтобы освободиться от мертвой хватки наручников. Самое ужасное состояло в том, что первый наркотик уже не действовал и она полностью отдавала себе отчет в происходящем.
Секунд через двадцать ее движения стали замедляться. Кожа приняла синеватый оттенок. Тело Наталии Велит застыло в той самой позе, в которой Томас Кемп найдет его на следующее утро.
Картинка стала менее четкой, потом исчезла. На плазменном экране застывшие черты Наталии Велит уступили место странному туману из мельчайших точек. Сара, по-прежнему сидевшая в кресле, не могла шевельнуться. Она чувствовала себя замаранной тем, что увидела. Ей даже не хотелось верить в реальность этого гнусного фильма. По ее щекам текли слезы, но она даже не подняла руку, чтобы вытереть их.
— Судя по всему, мое кино вам понравилось.
Голос прозвучал из-за ее спины, с порога часовни.
— Если вас заинтересует, я запечатлел также и смерть вашего друга Коплера. Вы ведь капитан Новак, не так ли?
Сара медленно повернулась. В дверях с револьвером в руке стоял Томмазо Д'Изола.
— Коплер говорил мне о вас перед смертью. Он предупредил, что вы будете преследовать меня и здесь. Я ждал вас. Мои люди вычислили вас, как только вы сошли с самолета, и пасли вас все то время, пока вы выслеживали меня. Судя по всему, им удалось сделать это менее заметно, чем вам. Вот ведь ирония судьбы, вам не кажется?
Сара злилась на себя: надо же, попалась, как новичок! Банкир, казалось, веселился при виде ее разочарования.
— Какой же вы подлец! Вы убили Наталию и Коплера...
— И Фарга, конечно, тоже, можете быть уверены. В его случае мне, к сожалению, пришлось действовать в спешке, так что его убийство я не заснял. Поверьте, это меня очень расстраивает, но еще немного — и вы поняли бы, что он замешан в этом деле. А если бы вы его задержали, этот дурак тут же выболтал бы вам мое имя, чтобы снять с себя часть ответственности. Этого я не мог допустить. Мне пришлось импровизировать. Впрочем, я даже горжусь результатом. Видели бы вы выражение его лица, когда я приставил пистолет к его виску! Какая жалость, что я не мог записать!
Д'Изола говорил спокойно, не подбирая слова, не задумываясь.
— Ну а раз уж мы составляем список моих жертв, можете внести в него и Франческу Поцци, подругу Луиджи Кантора. Это я придумал возложить на нее ответственность за покушение, в котором она погибла. Если вас это интересует, я сохранил несколько чудесных снимков того взрыва.
Д'Изола уже не наставлял револьвер на Сару. Теперь дуло было направлено в пол, примерно в метре от него. Саре вполне хватило бы времени выхватить собственный «магнум» тридцать восьмого калибра и всадить ему пулю в лоб прежде, чем он успел бы среагировать.
Она поднесла руку к кобуре на поясе. Но ее ждала неприятная неожиданность: там, где должно было находиться оружие, рука нащупала лишь пустоту. И тут Сара вспомнила, что статус туристки исключал возможность путешествия со служебным оружием. Она проклинала себя за то, что оставила револьвер дома, на тумбочке у кровати.
Теперь у нее оставался только один шанс: выиграть время и посмотреть, что предпримет Д'Изола.
— Но ведь не убивали же вы всех этих людей только ради удовольствия заснять их агонию? — спросила она банкира. — У такого упорства должна быть какая-то причина?
Д'Изола присел на корточки перед креслом и приставил дуло пистолета ко лбу Сары.
— А с каких это пор для убийства требуется повод? Большинство нам подобных влачат такое жалкое существование! Сокращение их числа — это же почти благотворительность. Как вам кажется, вы принадлежите к числу подобных паразитов, капитан Новак?
— Вы совсем спятили.
— Да нет же, послушайте... Ну, что касается моих последних жертв, то их убийство мне заказали. У меня не было выбора, иначе я сам оказался бы в удобном гробу. У меня был старый должок, который всплыл внезапно, когда драгоценной Наталии пришла в голову злосчастная идея позировать на фоне картины, которую мне полагалось уничтожить двадцать пять лет назад. Нет нужды объяснять вам, что человек, поручивший мне это в то время, очень рассердился, узнав, что я солгал ему. И мне пришлось пообещать ему, что я доведу работу до конца.
Сара чувствовала, как ледяная сталь пистолета скользит по ее виску. Банкир сдвинул дуло еще на несколько сантиметров и остановился на ее скуле.
— Мне еще не удалось добыть картину, — продолжал он, — но я надеюсь, что в самом ближайшем будущем мои усилия увенчаются успехом. И в этом мне поможете вы, капитан Новак. Не правда ли, это замечательно?
49
Я находился в Риме уже три дня, но до сих пор не имел никаких известий об отце. Накануне Тененти целый вечер звонил кому-то, однако выяснить, где его содержат, ему не удалось. Его другу-комиссару повезло не больше. История насчет военного госпиталя оказалась чистейшей воды выдумкой.
Казалось, отца поместили под какой-то свинцовый колпак. Никто не знал, где он находится и как себя чувствует. С той минуты, как самолет, зафрахтованный министерством внутренних дел приземлился на итальянской территории, никакой информации не просочилось. Оставалось только гадать, знает ли вообще кто-нибудь, куда его отправили.
