— Идиот! Чтоб тебя разорвало!
— Да, мистер Фаэторн.
— Джордж Дарт, дубина ты стоеросовая!
— Как скажете.
— Я знаю, мозгов у тебя кот наплакал, так напряги хотя бы их! Или ты что — глухой?
— Нет, мистер Фаэторн.
— Может, слепой?
— Нет, мистер Фаэторн.
— Тогда проснись! Что мы репетируем? Второе действие, сцена третья! А ты куда смотришь?!
— Простите меня, пожалуйста, — лепетал Дарт. — Я слишком плохо знаю пьесу, чтобы быть суфлером…
Дарт оказался не самой удачной заменой отсутствующему Николасу. Получив повышение до суфлера, Джордж уселся поудобнее с экземпляром «Ведьмы из Колчестера» и принялся за дело. Время от времени ему чудилось, что актеры репетируют какую-то совсем другую сцену, а порой вообще начинало казаться, что ему по ошибке дали не ту пьесу. Репетиция шла туго: большая часть реплик, которые произносили комедианты, даже отдаленно не напоминали слова, вложенные Эгидиусом Паем в уста персонажей.
Как обычно, первым недовольство выразил Барнаби Джилл.
— Я вообще-то думал, что сейчас должен сплясать, — визгливо выступил он.
— Мы убрали танец в конец сцены. — нетерпеливо пояснил Фаэторн.
— А почему мне никто не сказал?
— Вот я говорю.
— А по мне — так лучше танцевать сейчас.
— Решение уже принято.
— Кем это оно принято?
— Мной и Эдмундом.
— Но нельзя же все менять, как вам хочется.
— В конце сцены танец будет смотреться лучше, — отрезал Фаэторн. — А если ты желаешь знать, чего мне хотелось бы, — так это увидеть, как ты спляшешь, если тебя вздернуть на хорах.
Актеры весело загоготали.
— Что ты такое говоришь?! Чудовищно! — завыл Джилл.
— Тогда перестань мне надоедать.
— Я требую, чтобы танец вернули на место.
— Будешь упрямиться дальше — вообще его выкинем.
— Немыслимо! — Джилл решительно направился к дверям. — Танец не менее важен, чем текст!
— И то и другое у тебя получается одинаково плохо.
— Чума на эту пьесу!
Когда Джилл быстрым шагом покинул Главный зал, труппу охватило еще большее уныние. Стычки и перепалки между Джиллом и Фаэторном случались нередко, однако вряд ли кто мог припомнить, когда во взаимных обвинениях бывало столько яда. Обычно подобные споры быстро улаживал Николас Брейсвелл, но его не было, а Дарт на роль миротворца годился еще хуже, чем на роль суфлера: Джордж ужасно боялся обоих актеров, даже когда те были в добром расположении духа.
Сейчас помирить недругов взялся Худ.
— Лоуренс, ты должен перед ним извиниться, — сказал он, подойдя к Фаэторну.
— Никогда.
— Как же нам репетировать без Барнаби?
— Да, мы и с ним репетировать не можем, когда у него такое настроение.
— Это ты его довел, вот он и вспылил.
— Сколько я его помню, он взрывается по любому поводу, — проворчал Фаэторн. — Господи, ну зачем мы дали ему роль доктора Пьютрида!.. — Лоуренс решительно хлопнул в ладоши. — Я перед этим уродом извиняться не стану. Гомункул — вот он кто!
— Неужели ни у одного из вас не хватит благородства уступить первым?
— Нет, Эдмунд. Мои извинения были бы проявлением слабости, а извинения Барнаби — признаком человечности. Ни то ни другое не возможно. Ладно, забудем об этом негодяе. — Лоуренс направился к центру сцены. — Будем репетировать без него.
— Второе действие, третья сцена? — уточнил Дарт, лихорадочно роясь в листках.
— Нет, Джордж, третье действие, вторая сцена. Поскольку доктор Пьютрид запел, перейдем к спору лорда Мэлэди с Лонгшафтом и Шортшрифтом.
— Что-то я никак не могу найти это место.
— Смотри внимательнее, дубина!
Наконец Дарт отыскал нужный фрагмент и уселся рядом со сценой, приготовившись подсказывать актерам. Вскоре понадобилась его помощь. Худ и Инграм, игравшие адвокатов, справлялись неплохо, однако Ричард, в роли супруги лорда Мэлэди, ошибался и сбивался так часто, что Дарт, по сути дела, все его реплики прочел сам. Фаэторн был вне себя от ярости. Кинувшись к ученику с намерением проучить его, он не заметил деревянного сундука, который оставили там по ошибке, споткнулся, упал, сшиб с ног Эдмунда, выронил трость, потерял парик и грязно выругался.
В этот столь неудачный момент двери распахнулись, и в Главный зал торжественно вступил Эгидиус Пай.
— Я больше не мог сидеть в Лондоне, — сдерживая дыхание, произнес он. — Как продвигаются дела с моей пьесой?
Из-за раскрытой двери Николас Брейсвелл ясно слышал голоса спорщиков. Он услыхал их сразу же, как только спешился в церковном дворике и стал привязывать лошадь к дереву. Один из голосов Николас узнал сразу же — он принадлежал Реджинальду Орру.
— Так вы пойдете туда или нет? — сурово вопрошал кого-то Орр.
— Этот вопрос я как-нибудь решу сам, прислушавшись к голосу собственной совести. — Второй голос явно принадлежал викарию.
— Если вы пойдете на представление, значит, у вас ее нет!
— Меня пригласил сэр Майкл, — возразил преподобный Димент. — Было бы невежливо отвечать отказом.
— А если бы он предложил вам спрыгнуть с крыши церкви в пруд, вы бы прыгнули, страшась оскорбить Гринлифа отказом? — Судя по голосу, Орр едва сдерживал ярость. — Священник вы или обычный лизоблюд? Вспомните о нравственности! Скажите «нет»!
— Вот я и говорю вам «нет», Реджинальд.
Николас почувствовал, что викарию нужна помощь, стянул с головы шляпу и вошел в церковь.
— Не помешал? — спросил он учтиво. — Ах, это вы, мистер Орр? Вот мы и свиделись снова. Честно говоря, не ожидал встретить вас в подобном месте.
— И не встретили бы, — проворчал Реджинальд. — Здесь обретаются паписты. Но вы, сэр, вообще вероотступник. Не думал, что вы осмелитесь вступить на освященную землю.
— Святой Христофор — покровитель путников.
— Только не тех, кто странствует, славя имя Сатаны.
— Ну, мы-то славим имя лорда Уэстфилда.
— В таком случае он тоже исчадие ада.
— Как же я рад вас видеть, мистер Брейсвелл, — наконец заговорил Энтони Димент, направляясь к суфлеру. — Рад, несмотря на ваше плачевное состояние — только посмотреть на ваше лицо… Сэр Майкл успел поведать мне о вашем подвиге. Вас можно поздравить: теперь опасный преступник за решеткой.
— Исаак Апчард невиновен, — заявил Орр.
— Но он пытался поджечь конюшню в Сильвемере! — возмутился Николас.
