— Десять к одному на каждого из них в заезде памяти принца Эдди, — приступил к подсчетам букмекер Фицджеральд. — Пятнадцать к одному на королеву Викторию. Двадцать к одному на принца Уэльского. Двадцать пять к одному на принца Георга. Тридцать к одному на правительство. Пятьдесят к одному на всех участников за вычетом фаворита. Делайте ставки, джентльмены! Торопитесь!
— Нам придется исследовать жизнь каждого конюшего от колыбели и до нынешнего дня, — Пауэрскорт свою ставку сделал. — Узнать о них все — о каждом поступке, каждом друге, каждом романе с женщиной или мужчиной. Думаю, в этом нам могут сильно помочь мои сестры и твои родственники. Понимаешь, может статься, что у смерти Эдди имеются причины глубоко личные. Вспомни о том, как его убили, о разбитом в мелкие, валявшиеся по всему полу кусочки портрета его нареченной. Не исключено, что это месть. Или же убийце хотелось подтолкнуть нас всех к этой мысли. Портрет мог быть ложным следом, отвлекающим маневром.
— А каков второй путь, Фрэнсис? — по прикидкам лорда Джонни, вина во второй бутылке еще должно было хватить по меньшей мере на один бокал.
— Второй связан со скандалом. Скандалом вокруг Эдди. В последний свой уик-энд он притащил с собой в дом какой-то ужасный скандал. Быть может, не один, а два и даже три. Скандал-то и был тем, о чем принц Уэльский не решился даже упомянуть. Тем, о чем знает или чего страшится принцесса Александра. И Сутер знает, что им известно нечто, неизвестное ему. Ему остается лишь догадываться о том, чем оно может быть. Они навалили кучу всякого рода вранья и тайн — только бы скрыть под ней правду. Понимаешь, в том, как они отреагировали на смерть принца Эдди, присутствует одна странность. Мне это пришло в голову только вчера, когда я возвращался в сумерках из Фодерингея.
— Господи, и что же именно? — спросил Фицджеральд, обрадованный перспективой услышать нечто новое.
— Всего лишь одно, — Пауэрскорт вернулся к окну и снова посмотрел на погост. Лиса так и не покинула своего поста. — Все были очень печальны. Очень расстроены. Но, по-моему, удивления никто не испытывал. Они словно бы ждали такого конца.
В эту ночь Пауэрскорту приснился сон. Он находился в большой детской на верхнем этаже Сандринхем-Хауса. Ребенок там присутствовал только один. Принц Эдди. Принц сидел на полу, окруженный экземплярами «Таймс» и «Иллюстрейтед Лондон ньюс». Орудуя ножницами и большим ножом, он вырезал из газет буквы и наклеивал их на лист бумаги. И счастливо улыбался, работая.
Письма шантажиста. Шантажные письма. И только внимательно приглядевшись, Пауэрскорт заметил, что с ножа падают капли крови.
…Думаю, на этом этапе интерес будет представлять все — и обычное, и необычное. Каждый слух из тех, какими обменивается прислуга, каждая сплетня, касающаяся жизни господ, а такие сплетни циркулируют по всем большим домам, любой намек на тайну, любой запашок скандала. Короче говоря, дорогой мой Джеймс, в этом расследовании, как и во всех, что мы проводили вместе, держите глаза и уши неизменно раскрытыми и навостренными. Я, собственно, уверен, что вы так и сделаете, и с нетерпением ожидаю возможности прочитать ваши отчеты — или услышать их от вас, если вы сочтете это более уместным.
Прежние индийские правила остаются в силе. Пожалуйста, уничтожайте всю нашу переписку.
Пауэрскорт
Письмо это составлялось автором в большой спешке — в гостиной на верхнем этаже дома его сестры на Сент-Джеймсской площади.
В штатах прислуги Сандринхема и Сент-Джеймсского дома произошли неожиданные перемены. Уилфрид Тикстон, многие годы состоявший в Мальборо-Хаусе и Сандринхеме старшим лакеем, неожиданно заболел и получил отпуск на неопределенный срок. Двору принца Уэльского посчастливилось быстро найти ему замену в лице некоего Джеймса Филлипса, старшего лакея леди Пембридж, приходившейся сестрой лорду Фрэнсису Пауэрскорту. Филлипс был агентом Пауэрскорта; они вместе служили в Индии и вместе проводили все расследования — за вычетом одного.
Впрочем, и эта перемена была воспринята Сутером и Шепстоуном с обычным для них недовольством.
— Черт побери, любезнейший, это же все равно что посадить в собственный дом шпиона! — протестовал Шепстоун.
На сей раз терпение Пауэрскорта лопнуло.
— Судя по всему, в вашем собственном доме находился убийца — и не один день. И не исключено, что он остается в нем и поныне. Не понимаю, почему вас, в подобных обстоятельствах, должна смущать лишняя пара глаз и ушей среди прислуги.
Сутер покраснел. Шепстоун пробормотал нечто себе в бороду. Однако согласие они дали.
В тот день Пауэрскорт написал множество писем. Он написал лорду Роузбери, прося дать ему имена и адреса определенных винтиков правительственной машины. Написал комиссару столичной полиции, попросив о личной встрече, связанной с чрезвычайно деликатным вопросом. Написал послу России. Написал в лондонское отделение дублинского Министерства по делам Ирландии, прося о встрече со старшим служащим, отвечающим за борьбу с террористами и подрывной деятельностью на этом несчастном острове. Написал сэру Уильяму Сутеру, интересуясь, когда именно начались дежурства конюших, присутствовавших в Сандринхеме во время убийства. И написал леди Люси, ответив согласием на приглашение выпить чашку чая в ее домике в Челси.
Роузбери, сидевший в маленькой библиотеке на втором этаже клуба «Атенеум» на Пэлл-Мэлл, имел вид на редкость счастливый. Каких-либо обоев в библиотеке различить не удавалось, все ее стены были закрыты книгами. По бокам камина стояли два коричневатых глобуса. На столике у окна была разложена доска китайских шахмат с недоигранной партией, в которой явно побеждали белые. Пауэрскорт, приглядевшись, увидел, что у черных только и осталось фигур, что одинокая ладья, пара пешек и окруженный врагами король, все прочие оказались в плену — выстроенными, согласно их рангу, за линией белых.
— Я только что потратил уйму денег, Пауэрскорт, — радостно сообщил Роузбери.
Интересно, подумал Пауэрскорт, какая сумма представляется Роузбери уймой денег?
— Вижу, вижу, о чем вы думаете, ну так вот — пятнадцать тысяч фунтов! — Роузбери рассмеялся. — В Риме неожиданно выставили на торги редкую библиотеку старинных книг, многие изданы еще во времена Возрождения. Но оставим это. У нас есть дела посерьезнее. Я собрал для вас множество всяческих сведений. Во-первых, — Роузбери порылся в лежащей перед ним папке, — вот вам шесть писем. Это что-то вроде чеков на предъявителя — вы сами проставите в них имена и адреса, какие сочтете нужными, — письма содержат просьбу оказать всемерную помощь и содействие лорду Фрэнсису Пауэрскорту, который проводит в настоящее время расследование, имеющее первостепенную важность для страны. Подписаны лично премьер-министром. Сам я счел их средством несколько чрезмерным, однако Солсбери напомнил мне, что дело идет об убийстве предполагаемого престолонаследника.
Пауэрскорт церемонно уложил письма в бумажник.
— Тот, с кем вам следует перемолвиться относительно «Британии», учебного корабля, на котором много лет назад ходили в плавание принц Эдди и принц Георг, есть не кто иной, как архивариус Адмиралтейства. Зовут его, если не ошибаюсь, Симкинсом, а живет он в какой-то невразумительной квартирке, находящейся прямо в Адмиралтействе, в двух шагах отсюда. О том, что вы придете к нему, он осведомлен. Человек же, с которым вам надлежит повидаться по поводу ирландцев и телеграфных столбов, носит фамилию Нокс. Он будет в Лондоне завтра и встретится с вами после полудня — я решил, что в этом случае мне следует подкрепить вашу просьбу еще и моей.
