Рэгг перевел дух, очевидно устав от своего монолога. Похоже, подумал Пауэрскорт, то дело было звездным часом его карьеры.
— Любопытное было времечко, да, мистер Рэгг? И что же случилось потом? Противники зарыли топор войны?
Почтенный юрист как-то хлюпнул, геркулесовым усилием трижды сглотнул, как сглатывает свою добычу морская чайка — видимо, кровь заливала ему рот, — и постарался соблюсти достоинство.
— Зарыли, милорд? Единственное, что могло бы их удовлетворить, это вонзить его в горло противника! Я уверен, их чувства не угасли и до сего дня.
Тут Рэгг совсем уже обессилел и стал тревожно озираться, как человек, который боится опоздать на поезд. Пауэрскорт подумал, уж не серьезней ли его хворь, чем просто больные десны, и припомнил предыдущего президента Королевской академии, который кашлял кровью, вытираясь белоснежным платком, и вскорости умер.
— Я должен дать вам отдохнуть, мистер Рэгг, — сказал он, глядя в печальные карие глаза поверенного. — Только один вопрос. Сколько лет сейчас мистеру Сэмюэлу Мартину?
— Около пятидесяти, полагаю, — ответил Рэгг. — Прошу простить меня, лорд Пауэрскорт, если я был груб с вами. Честно сказать, чувствую себя омерзительно.
— Не беспокойтесь об этом, — сказал Пауэрскорт, поднимаясь и направляясь к двери. — Благодарю вас, вы очень мне помогли.
Проходя к выходу, за спиной он услышал кашель — сначала тихий, приглушенный, потом мокрый, захлебывающийся, под конец перешедший в отчетливое рыдание, — и понял, каких огромных усилий стоил их разговор Теодору Рэггу. Захлопали двери — партнеры вышли из своих кабинетов, чтобы предложить помощь и утешение умирающему коллеге.
Почтовое отделение с телеграфом оказалось в сотне ярдов ниже по Хай-стрит. Пауэрскорта проводили в кабинет управляющего, поджарого молодого человека по имени Чарли Дин, одетого с элегантностью, более уместной в лондонском Сити, чем в этой дыре. Он сразу ухватил всю значимость визита Пауэрскорта и важность получения любого сообщения из Санкт-Петербурга.
— Вы спрашивали, в течение какого времени мы храним телеграмму? Три месяца, милорд.
Отлично, подумал Пауэрскорт. Если Мартин послал телеграмму жене и если миссис Мартин по какой-либо причине не удосужилась ее получить, послание это еще хранится.
— И к кому следует обратиться, чтобы вы передали сообщение постороннему лицу, мистер Дин?
— По правилам, установленным компанией, мы трижды пытаемся вручить сообщение адресату. И если это нам трижды не удалось, то тогда мы вправе передать его тому, кто сумеет доказать какое-либо к нему отношение. Но если вы имеете в виду то, о чем я думаю, лорд Пауэрскорт, то сомневаюсь, чтобы кто-нибудь здесь интересовался телеграммами, которые не имеют к нему отношения. Вы же понимаете, в таких местечках, как наше, все клиенты наперечет.
Последнюю фразу Чарли Дин сказал довольно-таки печально. Куда счастливей, подумал Пауэрскорт, он был бы где-нибудь в большом городе, где никто друг друга не знает, где каждый посетитель почтамта предвещает возможность романтической встречи, крутого поворота судьбы…
— Давайте предположим, мистер Дин, что миссис Мартин решила отправить телеграмму по адресу отправителя. Хранится ли у вас копия того сообщения, которое она послала в Россию?
— То есть до того, как ее убили? — оживился Чарли Дин при мысли об убийстве. — Да, конечно, копия должна сохраниться. Если угодно подождать, милорд, я пойду поищу.
Стены комнатки были украшены изображениями выдающихся крикетистов Чарлза Берджеса Фрая и принца Ранджисинги, перемежаемых современными фотографиями старинных телеграфных аппаратов. Пауэрскорт, как водится, раздумывал, какие славные телеграфисты могли бы получиться из чемпионов, с их-то реакцией, когда в комнату в весьма возбужденном состоянии вернулся Чарли Дин.
— Взгляните, лорд Пауэрскорт, телеграмма! Из России! — И он подал Пауэрскорту тоненький конверт — на почте в таких конвертах — для пущей сохранности — хранили телеграммы. Эта же поступила из Санкт-Петербурга и датирована была 22 декабря — вполне может статься, тем самым днем, когда Мартин умер.
— И что, она все это время здесь лежала? Никто никогда ею не интересовался? — спросил Пауэрскорт.
— Да, так и лежала, — ответствовал Чарли Дин. — Ну что, вы ее откроете? И кто знает, — возможно, гнусный убийца будет разоблачен прямо у меня в кабинете?
Пауэрскорт хмыкнул, подумав, что мистер Дин, похоже, больше склонен к книгам в духе приключений Секстона Блейка
[14]
с их склонностью к мелодраме, чем к детективам, опирающимся на анализ и дедукцию. Он глянул на конверт.
— О чем вы думаете, милорд? Вы чувствуете, что преступник у вас в руках?
Пауэрскорт вдруг заволновался. Возможно, Дин прав и в руках у него сейчас ответы на все мучившие его вопросы. Возможно, ему не придется возвращаться в Санкт-Петербург. Но более всего он думал о Родерике Мартине. Когда он послал эту телеграмму — до того, как видел царя, или после? Если после, то сообщил ли он в телеграмме то, что узнал от царя? То, что, собственно, и явилось причиной и его смерти, и смерти его жены? И ведь текст телеграммы через час после того, как Мартин ее отправил, оказался в руках секретной полиции русских. И у них было сколько угодно времени, чтобы подготовить экспедицию в Тайбенхэм-Грэндж и столкнуть вдову в ров с водой. И, что еще более важно, сколько времени оставалось жить Мартину после того, как он отправил свое послание жене?
В глазах Чарли Дина полыхало нетерпение.
— Ну же, милорд…
Пауэрскорт вскрыл конверт. Печально прочел текст телеграммы. Протянул ее Чарли.
«Завтра, в четверг, выезжаю. Через три-четы-ре дня буду дома».
— А что, если это шифр, милорд? «Завтра» означает — враги уничтожены, а «четверг» — в четверг буду дома.
— Я думаю, со временем станет ясно, — сказал Пауэрскорт, аккуратно сложил послание и спрятал его в карман, — что эта телеграмма куда полезней, чем кажется.
— Значит, вы думаете, это все-таки шифр? — Надежда умирала последней.
— Не вполне, — с улыбкой ответил Пауэрскорт. — Однако давайте подумаем о том, что тут говорится. Суть здесь в том, что, по-видимому, он выполнил то, зачем явился в Санкт-Петербург, понимаете, Чарли? Иначе бы он не был так уверен в сроке своего возвращения! Миссия выполнена, вот о чем речь!
По чести сказать, сам Пауэрскорт не был в этом так уж уверен. В той же мере сообщение могло нести в себе смысл прямо противоположный: миссия провалилась, возвращаюсь домой. Кто знает! И когда он ее послал, эту телеграмму? Днем? Или вечером, когда, по мнению Рикки Краббе, кто-то пользовался его аппаратом? И почему — мысли кружили над задачей, как хищные птицы, — почему миссис Мартин не получила этого сообщения? Может, у них с мужем не было в обычае обмениваться телеграммами. После потрясения, вызванного известием о его смерти, ей было не до визитов на телеграф.
