Он немного попыхтел трубкой и сказал:
– Первое – необходимо укрепить наш отряд уфимскими товарищами. Здесь мои позиции сильны. Здесь есть мои люди. Они не боятся ни черта, ни Троцкого. Думаю, эта дерьмовая екатеринбургская шайка поостережется чинить нам козни.
Новосильцева усмехнулась.
– Словечки у вас, господин-гражданин комиссар! Совсем стыд потеряли. Еще раз такое себе позволите – поставлю в угол на колени!
Яковлев опешил.
– Глафира Васильевна! – взмолился он. – Помилуйте, почему вы ко мне постоянно придираетесь? «За что, за что, о, Боже мой!»
[71]
– А вы до сих пор и не поняли?
– Увы! – развел руками Яковлев.
– Тогда я вам сейчас объясню!
И, подойдя к нему, она крепко поцеловала его в губы.
Часть вторая
16. КОМИССАР ЯКОВЛЕВ. ЕКАТЕРИНБУРГ
СКРЕЖЕТ И ВИЗГ тормозов были такими, что показалось сначала – поезд разваливается на ходу. Заржали испуганно лошади, полетели на пол незакрепленные вещи, послышался звон разбитого стекла. Где-то гулко свалился на пол снарядный ящик.
– Что за черт! – вскочил с койки Яковлев.
Он рывком надел брюки и гимнастерку, натянул сапоги и столкнулся на пороге с матросом Гончарюком.
– Что там, Павел Митрофанович?
– Темно и непонятно, – ответил матрос. – Машинист дал команду «стоп-машина!»
– Почему?
– Говорит, нет пути.
– Что значит «нет пути»? Взорван?
– Семафор ему, вишь, не нравится. Другой хочет.
Они прошли на паровоз. Машинист и кочегар спокойно сидели на ящиках по разные стороны топки и, не торопясь, курили махру.
– А, вот и начальство! Не задержалось, – сказал машинист, открыл дверцу топки и бросил в огонь окурок.
– Почему стоим? – спросил Яковлев.
– Семафора нет, – сообщил машинист.
– Куда же он девался? Неужели украли? – удивился Яковлев.
– Сам-то столб на месте. Но проезда нет, – пояснил машинист. – Нет сигнала. Семафор не работает, или сломан, или черт знает что.
– Рельсы-то на месте? – угрюмо поинтересовался Гончарюк.
– Вроде пока не растащили, – ответил ему машинист.
– Тогда какого лешего стоим?
– Может, пакость там какая. Это же нечего делать – загнать нас на полном ходу в тупик или пустить в лоб встречному эшелону. Было бы желание. Кто захочет, тот и сделает.
– Так, – задумался комиссар. – Но мы получили телеграфом подтверждение: путь свободен, нас ждут.
– Мне телеграф – не указ, – возразил машинист. – Мне – светофор! Сигнал – закон, нарушение – каторга. Не сдвинусь с места, пока не узнаем, что там, – заявил машинист.
– Но, – не согласился комиссар, – если кому-то вздумалось нам устроить крушение, то не лучше ли было оставить зеленый свет? Чтобы мы шли, ничего не подозревая, сразу в ловушку? Как вы считаете?
– Я ничего не считаю и считать не желаю, – отрезал машинист. – Не по должности. Мое – вот! – он взялся за сверкающую медную ручку контроллера. – А вы решайте.
Яковлев высунулся в окошко, пытаясь что-нибудь разглядеть в кромешной тьме. Он открыл узкую дверцу из будки на смотровую площадку паровозного котла, поднял воротник своей кожаной куртки, вышел на площадку и осторожно двинулся вперед. Остановившись на передней площадке, снова долго всматривался в темноту. Луч паровозного прожектора пробивал густой туман, но света не прибавлял, только затрудняя обзор. Внезапно налетел шквальный ветер и через минуту так же неожиданно стих. С неба тут же обрушилась настоящая лавина лохматого мокрого снега, и паровоз оказался словно укутанным в толстый слой ваты. Видимость исчезла совсем.
Комиссар вернулся в будку весь белый с ног до головы. Постояв несколько минут у раскаленной топочной дверцы, снял мокрую куртку и отряхнул черную кожаную фуражку с пятиконечной красной звездой.
– Иногда мелкие события способны вызвать крупные неприятности, – вполголоса, словно разговаривая с самим собой, произнес он. – Но бывает и наоборот: ерунда выглядит крупной гадостью, пока не проверишь все сам. Разве не может семафор погаснуть оттого лишь, что в его фонаре закончился керосин?
– Ну нет – никогда в жизни! – возразил машинист. – На это дело есть обходчик, и он каждый день…
– Обходчик!.. Где он, тот самый, ваш прилежный обходчик… Может, его и в живых уже нет. А может, бросил все и пристал к какой-нибудь банде – их тут сотни. И сам грабит теперь поезда. И для этого портит семафоры. Надо послать дрезину!
– Да разве в такой темноте увидишь что? – засомневался машинист.
Звеня по железным ступенькам своими подкованными английскими ботинками, в будку поднялся Зенцов.
– А что ты скажешь? – спросил Яковлев.
– Да не знаю, дядя Константин, – ответил парень.
– Вот таких, как ты, очень не любил генерал Суворов, – заметил комиссар.
– Меня-то за что? – удивился Зенцов.
– «Немогузнаек, – говорил Александр Васильевич, – терпеть в русской армии не желаю».
Вмешался машинист.
– Нельзя здесь долго стоять, – сказал он озабоченно. – Этак в любую минуту получишь удар в хвост. Может, за нами идет поезд. Движение-то никто не контролирует.
– Надо сходить, глянуть, что там впереди, – предложил Зенцов.
– Правильно мыслишь, юноша, – сказал комиссар. – Вот и сходи.
Зенцов взял с собой двух бойцов и ручной пулемет томпсона. Машинист включил паровозный прожектор на полную мощь. Но свет не пробивался сквозь плотную снежную стену.
– Жди нас через часок, дядя Костя, – сказал Зенцов. – Если не появимся, значит, будешь отбивать у врага наши трупы.
– Ты эти шуточки брось! – рассердился комиссар. – Я человек неверующий и приметы для меня ничего не значат… Но болтать попусту и дразнить фортуну тоже не советую. Приказываю: чтоб ровно через час был здесь и доложил обстановку! Далеко не отрывайся. В случае чего – открывай огонь. Услышим. Да патроны береги. Знаю я вас, мальчишек. Вам лишь бы пострелять!
– Есть беречь патроны!
Дрезина лязгнула плохо смазанными шестеренками, постепенно набрала скорость и исчезла в белой кромешности.
Прошло полчаса. Снова поднялся ветер, завыл в телеграфных проводах. Метель внезапно прекратилась. Еще через полчаса, когда Яковлев собрался дать команду, чтобы машинист все-таки медленно продвигался, горизонт осветили вспышки выстрелов, потом донеслись хлопки винтовочных залпов, сквозь которые прорезывались пулеметные очереди из томпсона. Скоро винтовочная стрельба прекратилась, прозвучали еще несколько коротких очередей, и все затихло.
