– Так и есть. Снова брага! И до чего же вонючая… Из чего они ее делают?
– Из картошки, – сказала Новосильцева.
Гончарюк поднял с пола винтовку, щелкнул затвором. Патронов в магазине не было.
– Видите, даже патроны с собой не берут. Это чтобы лишнюю тяжесть не таскать, мизерабли с острова святого Лаврентия! – возмутился матрос. – Эй, – растолкал он солдата. – Подъем! В ружье! Романовы сбежали!
Тот открыл глаза, осоловело разглядывал матроса, потом проговорил, едва ворочая языком.
– А и хрен с ними! Я уже не на службе!.. Воюйте без меня… – и повернулся на другой бок.
Сказав Новосильцевой оставаться здесь, матрос поднялся наверх. Вернувшись через десять минут, сообщил:
– Все в порядке! Посторонних нет. Укладываются, собираются… Бабы ревут! Но – тихо ревут, по-дворянски. Теперь я останусь здесь, а вы, Глафира Васильевна, идите, посмотрите там своим женским взглядом, – предложил он.
Поднявшись на второй этаж и подойдя к зале, Новосильцева негромко постучала. Никто не ответил. Она отворила дверь.
На диване сидела Александра в клетчатом сером дорожном костюме. Глаза и нос ее покраснели и распухли. К ней с двух сторон прильнули Ольга и Татьяна, держа в руках большие мокрые носовые платки. Николай нервно расхаживал у большого окна, выходящего во двор. Увидев Новосильцеву, резко остановился и выжидательно уставился на нее. Мария деловито упаковывала свой брезентовый саквояж и только мельком глянула на Новосильцеву. Анастасия сидела за огромным губернаторским письменным столом и что-то писала, макая металлическое перо в склянку с густой синькой для белья. У окна в кресле-коляске матери устроился бледно-желтый Алексей. Он встретил Новосильцеву грустной улыбкой.
Николай порывисто шагнул к ней и взял ее за обе руки.
– Скажите, милая, прошу вас… не имею чести знать имя и отчество ваши… – заговорил он.
– Глафира Васильевна, – подсказала она.
– Глафира Васильевна… Я вижу в вашем лице добро, сочувствие или, по крайней мере, понимание… – сбивчиво говорил Николай. – Не такая, как те большевики, которых я до вас видел… И ваш Яковлев тоже – человек интеллигентный и воспитанный. Прошу вас… – и он постарался заглянуть ей в глаза. – Куда меня везут? Определенно в Москву? Или…на самом деле куда-нибудь еще – откуда уже не возвращаются?..
– Мы действительно направляемся в Москву, – спокойно и твердо заверила его Новосильцева. – По крайней мере, такие намерения остаются и до нынешней секунды. В планах комиссара Яковлева пока ничего не изменилось. Так что нет оснований для тревоги или волнений.
Николай несколько секунд молчал, не отрывая от нее взгляда, осознавая смысл ее слов. Потом вдруг заговорил дрожащим, срывающимся голосом:
– «По крайней мере»! «До нынешней секунды!» Значит, и вы не все знаете!.. Или знаете, но умалчиваете! – он зашагал вдоль окна вперед и назад и снова резко остановился. Подошел к ней почти вплотную и спросил громким шепотом: – А причину? Причину вы знаете? Зачем я им понадобился? – и громче: – Гильотина уже готова? Где? На Лобном месте – где же еще!
– Mon сhere, mon pere
[94]
! – от стола подала голос Анастасия. – Сколько раз вы нас учили: не следует читать на ночь французские романы! От них бывает несварение мозгов.
– Я не читаю французские романы! – рассерженно воскликнул Николай. – Тем более на ночь. И никогда не делаю дурацких замечаний людям, старшим по возрасту.
– Mister Romanoff не читает романов? – удивилась Анастасия. – Тем хуже! Без них жизнь вообще не интересная.
Он ничего не ответил на реплику дочери и опять умоляющим взглядом уставился на Новосильцеву.
– Скажите, как есть, Глафира Васильевна! – попросил он. – Я давно готов к самому худшему, и вы ничем меня не испугаете! И детей – тоже. Мы давно ко всему приготовились. И все мы знаем – чудес по время революционных потрясений не бывает… Но скажите правду – вы очень меня и всех нас обяжете!
– Люпой неизвестность хуже, чем люпой sсhrekliche Wahrheit
[95]
! – проговорила Александра. – Пожалейте нас, пожалейте детей и скажите.
Новосильцева отрицательно покачала головой.
– Я так же, как и вы, – убежденно произнесла она, – надеюсь на лучшее. И сделаю все, чтобы наши надежды оправдались.
Николай отвернулся к окну и замолчал, глядя в черноту ночи. Потом вытащил носовой платок и аккуратно высморкался.
– Вы возрождаете нас к жизни, – проникновенно сказал он. – Я полностью вам доверяю.
Он неожиданно вспомнил, как всего полгода назад тоже самое он говорил Керенскому: «Александр Федорович! Я вам доверяю – и только вам!»
Новосильцева подошла к Алексею.
– Как себя чувствуете, молодой человек?
– Намного лучше, чем утром, – ответил он и едва улыбнулся синюшными потрескавшимися губами. – Это из-за вас, – смело добавил Алексей и пристально посмотрел на нее. – Подойдите, пожалуйста, ближе, – попросил он.
И когда Новосильцева приблизилась и взяла его за тонкую прозрачную руку, он шепотом сказал:
– Вчера ночью мне приснился ангел. Он стоял так же близко от меня, как сейчас вы. Я его очень хорошо разглядел и запомнил его лицо. Он поцеловал меня и сказал: «Потерпи немного». Это были вы.
Новосильцева погладила мальчика по голове. Мягкие волосы его оказались на удивление густыми.
– А разве ангелы целуются? – улыбнувшись, спросила она.
– Про других не знаю, – ответил Алексей. – А про вас теперь знаю.
Она не успела ответить. С грохотом разбилось стекло в окне, у которого стоял Николай. Ахнула Анастасия, вскрикнули Александра и Татьяна. В метре от Николая на мелкие стеклянные осколки упала граната и завертелась волчком. Николай ошеломленно застыл на месте, челюсть его отвисла, пегая борода задрожала. Новосильцева стремительно схватила гранату и швырнула ее обратно в черноту окна. Граната взорвалась, не долетев до земли, и вслед за взрывом раздался чей-то крик и удаляющийся гулкий топот шагов по дощатому тротуару.
19. РОМАНОВЫ. ИЗ ТОБОЛЬСКА В ТЮМЕНЬ
А. А. Вырубовой
Тобольск 13 марта 1918 г.
… Все время тебя вспоминали, Аннушка. Читаю газеты и телеграммы и ничего не понимаю. Мир, а немцы все продолжают идти вглубь страны – себе же на гибель. Но можно ли так жестоко поступать? Боже мой! Как тяжело!.. Когда все это кончится? Когда Богу угодно. Потерпи, родная страна, и получишь венец славы. Награда за все страданья. Бывает, чувствую близость Бога, непонятная тишина и свет сияет в душе. Солнышко светит и греет и обещает весну. Вот и весна придет и порадует и высушит слезы и кровь, пролитую струями над бедной Родиной. Боже, как я свою Родину люблю со всеми ее недостатками! Ближе и дороже она мне, чем многое, т ежедневно славлю Творца, что нас оставил здесь и не отослал дальше (за границу). Верь народу, душка, он силен и молод, как воск в руках. Плохие руки схватили – и тьма и анархия царствует; но грядет Царь славы и спасет, подкрепит, умудрит сокрушенный обманутый народ!
