– Doch nichts besonderes, Eure Majestet! – спокойно ответил комиссар. – Die einfache Pflicht eines Offiziers
[102]
.
– Ah! – всхлипнула Александра и глубоко вздохнула.
– Я могу идти? – спросил комиссар Яковлев.
Она кивнула.
Он уже сделал шаг, как вдруг раздался звонкий голос:
– Товарищ комиссар! – из-за спины Александры показалась Мария.
Она улыбалась во весь рот, в прищуренных глазах ее плясали бесенята.
– Можно, я буду называть вас «товарищ комиссар»?
– Как будет угодно Вашему высочеству, – улыбнулся комиссар.
– После того, что произошло, вернее, после того, чего чуть не произошло, вы лично для меня – товарищ! Мы всё знаем. И не вздумайте отпираться! – погрозила она ему пальчиком.
– И не посмею, Ваше высочество! – заверил ее комиссар. – Я могу идти?
– Можете, – с важным видом разрешила она.
Он двинулся к выходу.
– Нет, нет! – неожиданно воскликнула Мария и схватила его за руку. – Я передумала. Вы не можете идти!
– Вы не разрешаете? Отчего же?
– Не разрешаю! – подтвердила она. – Я вам не разрешаю идти одному. Одного я вас не отпущу! Я беспокоюсь за вас. Там, на вокзале, очень темно – вы, наверное, не подозреваете! И страшно. Поэтому я просто обязана позаботиться о вашей безопасности. Теперь моя очередь!
– И как же вы намерены позаботиться о моей безопасности? – учтиво поинтересовался комиссар Яковлев.
– Провожу вас на телеграф! Только тогда я буду спокойна, если буду знать наверное, что с вами ничего плохого не произошло.
– В самом деле? – удивился комиссар. – Душевно вам признателен. Но уверяю вас, Мария Николаевна, со мной ничего плохого не произойдет. Я уже взрослый. Теперь я могу идти?
– Нет! – воскликнула Мария. – Нельзя.
– Ваше высочество, у меня неотложные… – начал он.
Мария его перебила.
– Товарищ комиссар! Товарищ Яковлев, – она снова взяла его за руку и крепко сжала. – Василий Васильевич! Прошу вас, миленький: я хочу послать телеграмму сестрам и брату. Ведь они волнуются. Возьмите меня с собой!
Он заколебался.
– Ведь возьмете? Правда, возьмете? Я ведь все вижу – вы очень хотите меня взять с собой! Но не решаетесь: боитесь, что я сбегу отсюда в Шанхай.
– А почему в Шанхай? – удивился комиссар Яковлев.
– Ну – в Калькутту! Вам не все ли равно?
Яковлев открыто и от души рассмеялся: невозможно было устоять перед ее обаянием.
Внешне Мария была настоящей русской красавицей – никто бы не подумал, что мать у нее немка, а отец – наполовину датчанин, на четверть немец и еще непонятно кто и лишь на одну восьмую русский. Однажды кто-то из местных, которые постоянно топтались около губернаторского дома, чтобы посмотреть на бывших самодержцев, отметил:
– И что в царских дочерях такого царского? Обыкновенные девки. Встретил бы на улице – прошел мимо и не заметил.
Из всех сестер Мария была самой жизнерадостной, и открытой, и всегда приветливой ко всем. Но больше всего она ладила с простыми людьми – как, кстати, и ее тетка великая княгиня Ольга Александровна. Тетка в одном из своих последних писем в Тобольск вспоминала, как к ней, шефу Ахтырского полка, еще до революции, явился ротмистр князь Телиани. Упал на колени и заявил, что только она может его спасти от позора, а может быть и от самоубийства. Неоплатные карточные долги довели князя до последней точки. Чтобы спасти свою честь, он решил продать несколько ценных картин старых голландских мастеров из фамильной коллекции, которую его предки из поколения в поколение собирали больше ста лет.
Сама Ольга Александровна была профессиональной художницей. И упросила старшего брата купить картины. Николай согласился сразу. Но надо же: через час после этого разговора на прием к царю явился министр внутренних дел и сообщил, что картины князя Телиани – краденые. «Он, конечно, немедленно был удален от службы, – писала великая княгиня. – Вот такие телиане и составляют чаще всего суть нашего высшего чина. И как же от них отличаются так назыв
[103]
. «нижние чины» своей честностью и благородством! Обратился ко мне матрос со «Штандарта». Срок службы ему вышел, и он, по роду основных занятий рыбак, попросил меня помочь ему купить рыбацкую сеть. Причем попросил денег – взаймы. Я денег дала и сказала, что дарю ему сеть за добрую службу. Но он заявил, что это слишком дорогой подарок. И через два года этот матрос возвратил мне деньги до последней копейки! Вот почему я уважаю «нижних чинов» нашего народа – за их честность и благородство, которые редко встречаются среди так назыв. «высших чинов!»
Такой была по своим убеждениям и ее племянница. И еще она была самой гордой и смелой из всех дочерей Николая.
Вчера председатель солдатского комитета Матвеев рассказал Яковлеву о случае, произошедшем на Пасху. В Страстную Субботу в «дом свободы» пришел один из местных. Накануне он добровольцем записался в революционную рабоче-крестьянскую красную армию: война с немцами кончилась, а в армии давали гарантированный паек. Изрядно выпив по этому поводу с приятелем, солдатом из отряда Кобылинского – с тем самым, кто ломал ледяную горку, революционный красноармеец увидел ковыляющую по двору Александру в сопровождении Марии, которая поддерживала мать под руку.
– Куд-да?! – заорал он. – Кто позволил гулять без конвоя, сучья твоя кровь? А? Кто позволил?! Почему молчишь? А? Ты кто есть теперь, подстилка распутинская?!
Александра схватилась за сердце и едва не упала. Мария повернулась и повела мать обратно. Усадила в коляску, потом вернулась и, ни слова не говоря, отвесила новому красноармейцу оплеуху. От неожиданности он сел прямо в лужу, которую за пять минут до того сам же, облегчаясь, и сотворил.
– А? Что? Я никогда! Я ничего!.. – забормотал он. – Ничего… Гуляйте, пожалуйста!..
Но еще больше он был потрясен на следующий день, когда пришел разговляться. Снова во двор вышла Мария, увидела его, постояла немного и вдруг решительно подошла к обидчику.
– Христос воскресе! – сказала царская дочь.
– Воистину воскрес! – машинально ответил красноармеец.
Мария протянула ему крашеное яйцо и трижды поцеловала в губы. Улыбнулась, смотрела некоторое время на потерявшего дар речи красноармейца, повернулась и ушла, ни разу не оглянувшись.
– Нет, – сказал Яковлев. – На телеграф, Мария Николаевна, я вас не возьму. Это, во-первых, нельзя для вас, поскольку… – он помедлил.
– Поскольку я арестованная? Да? – спросила Мария. – Да говорите, не бойтесь! Мне можно сказать. Я уже взрослая, как и вы…
