– Да, Свердлова, – подтвердил Шифф, – именно его. Какое приняли решение?
Голощекин с уважением посмотрел на рава Шиффа.
– Вы и об этом знаете? – произнес он.
– Не все. Не все знаю. Но знать должен, – скромно сказал Шифф. – Ну, так вы можете мне что-нибудь про то сказать? – спросил он по-русски.
– Ленин категорически против, – ответил Голощекин.
– А Янкель? – спросил Шифф.
– Ни да, ни нет, – ответил Голощекин. – Вернее, и да, и нет.
– А почему «нет»?
– Видите ли, рав Якоб… Ленин и Троцкий уперлись – только суд и больше ничего. Но мне кажется, что у Ленина есть еще какая-то своя тайная гадость. Он что-то еще задумал, но молчит про свою тайну.
Шифф откинулся на спинку дивана, посмотрел в окно. Там уже темнело, и последние лучи солнца скользили по потолку купе.
Они некоторое время молчали под стук вагонных колес. Наконец Шифф повернулся к Голощекину и произнес неожиданно грубо:
– Так что же он, по-вашему, может задумать, этот лысый гой?
– Понятия не имею, рав Якоб, – признался Голощекин.
– А с чего ты, сын мой, решил, что у него все-таки что-то особенное на уме?
Голощекин несколько помедлил и осторожно произнес:
– Я не решил, рав Якоб. Мне так кажется. Если можно сказать, я это чувствую. Он не такой простачок, каким кажется. Это хитрый… товарищ! Но его хитрость я хорошо чувствую, – уже увереннее повторил Голощекин. – Не исключаю, что у них с Троцким сговор. Лейба вообще совсем себя вообразил, как будто он наш новый царь Соломон!
– Неужели Соломон? И он настолько неумно себя ведет? Трудно поверить. Он был неглупым. И под свой разум он и получал деньги в Америке от… серьезных контрагентов. Так какие же здесь у них могут быть свои намерения? – в раздумье произнес Шифф. – И что им скрывать?
– Не знаю… – вздохнул Голощекин. – Не знаю, рав Якоб. Думаю, что и суд ихний – тоже какой-то хитрый цирковой вольт.
– Может быть, у них на уме, – предположил Шифф, – имеется в виду только выдача всей романовской семьи Германии, а не только женщин? Но здесь никакой тайны нет.
– Ну да! Так тоже можно подумать, – согласился Голощекин. – Только о выдаче разговоры уже затихли – и в ЦИКе, и в Совнаркоме. И немцы не напоминают. Уже давно можно отправить Романовых. Условия самые благоприятные. Для немцев, – добавил Голощекин.
– Так-так, – отозвался Шифф. – Для немцев…
– Именно немцев я и имею в виду, – подтвердил Голощекин. – Но пока же Романовы у нас, смею вас заверить, многоуважаемый рав Якоб, то они в надежных руках.
– Хорошо, – сказал Шифф. – Я уже понял, какая у них тайна. Давно понял. И сейчас понял еще раз. А что вы скажете, сын мой, на то…
Раздался стук в дверь.
– Да, пожалуйста, войдите, – приветливо сказал Шифф.
Вошел кондуктор. В руках он держал стаканы в серебряных подстаканниках.
– Будьте любезны, – сказал проводник. – Не изволят ли господа чайку?
Голощекин удивленно поднял бровь.
– Ох, извиняюсь! – испугался проводник. – Я только хотел предложить гражданам пассажирам чайку.
– Поставь! – приказал Голощекин.
Тот поставил на столик стаканы и торопливо вышел.
Шифф взял стакан, понюхал, потом осторожно сделал крохотный глоток и брезгливо поставил на место.
– Не пойму… Что это? Вы в этой стране больше живете…
Голощекин отпил из своего стакана и с сомнением сказал:
– Кажется, здесь где-то рядом был чай… Но по нынешним временам, рав Якоб, наверное, во всей России чая нет. Русские пьют черт-те что. Заваривают сушеную морковь, сушеную свеклу… Этих гоев не понять. Нет, чтобы купить пару железнодорожных вагонов хорошего заграничного чая. Хотя бы для партийных вождей в Москве. И на местах…
– Где купить? У кого? – поинтересовался Шифф.
– Ну, хотя бы… Ну да! – поправился Голощекин. – Англичане, конечно, не продадут. А немцы и сами забыли, что это такое чай, что такое кофе. Хотя… может быть, ассоциация американских трудовых производителей могла бы помочь? – бросил он быстрый взгляд на Шиффа.
– Да, наверное, могла, – согласился Шифф. – Но теперь, после брестского мира и всего, что происходит вот здесь, вряд ли что-нибудь получится. Но ничего! У нас всегда есть запасный вариант на все случаи жизни.
Шифф встал, открыл дверцу гардеробного шкафа, извлек небольшой саквояж блестящей коричневой кожи – с такими ходят русские земские врачи.
– Так-так! – с легким лукавством произнес Шифф. – Чемоданчик, чемоданчик, что в тебе есть?..
Хлопнул в ладоши, и неожиданно в руке его, словно у фокусника, из пустоты возникла четырехугольная жестяная банка, украшенная черно-красно-золотыми иероглифами. Шифф усмехнулся в ответ на удивленный взгляд Голощекина, поставил банку на столик и сделал едва заметное движение бородой в сторону двери. Голощекин поднялся, открыл дверь купе и высунул голову в коридор и крикнул:
– Кондуктор! Кондуктор! Эй, быстро сюда, кондуктор!
Тот мигом оказался рядом.
– Вот, – приказал Голощекин, указывая на банку. – Возьми и сделай два стакана.
– А, может, самоварчик? Не желаете самоварчик?
– Ты глухой? – мрачно поинтересовался Голощекин. – Глухой на железной дороге служит?
– Никак нет!.. – испугался кондуктор. – Не глухой! В сей же момент, с превеликим удовольствием, сию минуту, уважаемые граждане-господа пассажиры-комиссары, будет сделано!
Через пять минут на столике стояли два стакана настоящего китайского чая. Душистый аромат распространился по купе. Рядом проводник поставил блюдце с двумя угловатыми осколками настоящего кускового сахара, сверкнувшего белизной.
– С тех еще времен, – доверительно сообщил проводник.
– Что же, придется взять, – буркнул Голощекин, – если советского нет. Ступай!
Но кондуктор не уходил.
– Это… гм… понимаете ли… – взглядом показал он на сахар.
– Понимаю, – ответил Якоб Шифф и обратился к Голощекину. – У вас найдется?
Голощекин нехотя полез в карман и вытащил три бумажки – тридцать тысяч советских рублей, бумажку в двести керенских и «петеньку» – царскую синюю пятерку с изображением Петра Первого.
– Вот – какую желаешь?
– А мне бы вон ту желательно, – скромно указал проводник на императора.
– Странные у вас, однако, предпочтения, гражданин подданный советской России! – неодобрительно отметил Голощекин. – Вы что же, сторонник кровавого самодержавия?
– Нет-нет-нет! – испуганно затряс головой проводник. – Просто я…
