– Ну – что «просто»? Что молчишь? Отвечай, что тебе «просто»? Может, ты просто коллекционируешь старые деньги?
– Да-да! я это… коллекционирую!.. – с облегчением подтвердил кондуктор.
– Ну, тогда это слишком дорогая бумажка, – заявил Голощекин. – Возьми советские рабоче-крестьянские и сдачи не надо – купи на нее все, что твоя душа пожелает.
Проводник торопливо сунул тридцатитысячную в карман и исчез.
– Да… да… – покачал головой Якоб Шифф. – Не сразу появляются новые привычки в революционном обществе. Вы лучше скажите мне, сын мой, какие, в большом и конечном итоге, новости вы везете в город вашего детства? – с хрустом откусил кусочек сахара своими заграничными зубами Шифф.
– Позвольте вам сказать, рав Якоб, – мрачно заметил Голощекин, – что Екатеринбург – город не моего детства, а Янкеля Свердлова. И везу я туда не очень приятные новости. На прощание наш Янкель мне так и сказал: «Филипп, так и передай товарищам из Уралсовета, что ВЦИК официальной санкции на расстрел не дает!»
– Что-то я вас не понял, сын мой, – пронзительно глянул на Голощекина Шифф. – Какой санкции не дает ВЦИК на расстрел Романовых?
– Официальной, рав Якоб. Официальной санкции не дает. Вы совершенно правильно меня поняли, – ответил Голощекин.
– Ага! – важно кивнул бородой Шифф, откусил второй кусочек сахару и медленно запил его. – Он говорил только о главном персонаже? Или обо всех? – спросил Шифф немного погодя.
– Мы, многоуважаемый рав Якоб, не уточняли.
– Так-так-так, – снова несколько раз кивнул Шифф своей бородой. – Ну, а какие у вас намерения после этого интересного разговора с главой всей России, сын мой Исаак? – посмотрел он из-под бровей на Голощекина.
Голощекин удивленно воззрился на Шиффа.
– Но как же, многоуважаемый рав Якоб… Какие у меня еще могут быть другие намерения? Я полагал, что мои вам хорошо известны… Такие намерения, какие можут родиться с помощью вашей бесконечной мудрости, которую знает весь правоверный мир.
Шифф снова медленно кивнул бородой.
– Да… сын мой, да. Верю, что ты послушный мальчик. И не обманешь надежд, которые на тебя полагает множество очень уважаемых людей в разных странах, в том числе и в той, откуда я приехал.
– Что вы имеете в виду, рав Якоб?
Шифф с удивлением глянул на Голощекина.
– А разве вы имеете в виду что-нибудь иное, сын мой? – тихо спросил он.
И тут Голощекин неожиданно для себя самого широко и с облегчением улыбнулся.
– То же, что и вы, многоуважаемый рав!
– Вот и хорошо.
Шифф поднялся, снова полез в гардероб, вытащил оттуда врачебный саквояж, а из него пергаментный сверток, пропитанный жиром, и сунул его в руки Голощекину.
– Вот, – сказал он.
Голощекин развернул пакет, там оказалась половина вареного цыпленка.
– Никак не пойму эту русскую привычку, – пожаловался Шифф, – сначала пить чай, а потом ужинать.
Он взялся обеими руками за цыпленка, разорвал его на две неравные части, большую протянул Голощекину и вонзил свои замечательные зубы в кошерную курицу.
Разжевывая цыпленка вместе с костями, Голощекин хотел было сказать, что у русских нет такой традиции – сначала пить чай, а потом есть, но потом подумал, что рав Якоб и здесь должен знать все лучше других. А если не знает, то не Голощекину его учить.
Когда на пергаменте остались только крупные кости, Шифф сказал:
– А знаете ли, сын мой, я бы, наверное, еще выпил стаканчик чаю.
Голощекин позвал проводника.
– Вот, – указал он на кости. – И еще два стакана.
Проводник принес чай.
– А сахар? – спросил Голощекин.
– Никак нет, – огорченно развел руками кондуктор, уводя взгляд в сторону. – Все кончилось. Совсем.
– Ты в этом уверен? – предельно вежливым тоном переспросил Голощекин и как бы невзначай прикоснулся к кобуре своего нагана.
От наблюдательного проводника не укрылось.
– Я попытаюсь еще раз посмотреть… Может, в соседнем вагоне…
– Посмотри, посмотри! – приободрил его Голощекин. – Посмотри в соседнем. Только поскорее.
Очевидно, сахар нашелся гораздо ближе, потому что уже через несколько секунд он уже лежал на столе.
– Прошу вас, господа хорошие, – сказал проводник. – Извольте.
Голощекин снова полез в карман.
– Нет-нет! – неожиданно запротестовал кондуктор. – Прошу вас! Ни в коем разе!
– А в чем дело? – спросил Голощекин. – Таки что – социализм уже наступил?
– Никак нет, гражданин комиссар, – широко улыбнулся проводник. – Ждем, ждем, а он еще пока не наступил. Но скоро, наверное, будет, если такие комиссары, как вы, за этим присмотрите!.. – с торопливой уверенностью добавил проводник. – А за этот сахар вы уже заплатили и дали даже очень большие деньги.
– Вот-вот! Теперь ты говоришь правильные и разумные слова! – похвалил Голощекин. – Тогда принеси еще одну пару стаканов, но без сахара – не надо!
– Зачем же без сахара? – печально возразил кондуктор. – Разве такой чай можно без сахара?
– Хорошо, послушаем твоего совета, – согласился Голощекин.
Когда и этот чай был выпит, Шифф с удовольствием перевел дух, тщательно вытер пальцами свои зубы, сверкнувшие в огне керосинового фонаря, который оставил им проводник. Вытер снаружи и внутри челюстей, и сочувственно произнес:
– А вы, сын мой, привыкли, наверное, поздно ложиться? Вы все-таки военный человек.
– Как когда, рав Якоб. Как требуют окружающие обстоятельства.
– Окружающие… да! – кивнул бородой рав. – Я хотел бы, – добавил он, – чтобы мне не приходилось искать вас в Екатеринбурге, когда мне понадобится.
– Вам не придется этого делать! – заверил его Голощекин. – Я прикажу поставить телефонный аппарат вам прямо в гостиничный номер.
– В гостинице? – удивился Шифф. – Вы считаете, что мне надо поселиться в гостинице?
– Нет-нет, – сразу понял его Голощекин. – Мы поселим вас в отдельный пульмановский салон-вагон. От царя остался. А если надо, возьмем два и соединим в один.
– Так, это хорошо, сын мой Исаак, – кивнул бородой Шифф. – Только я хотел бы упомянуть перед тем, как мы с вами распрощаемся, что не привык завтракать, как эти некультурные американцы, среди которых я вынужден жить уже много лет. Нормальный человек даже представить себе не может такой гадости.
– А что же они едят на завтрак? – поинтересовался Голощекин.
– Яичницу.
– Яичницу? – удивился Голощекин, не понимая, что гадостного может быть в яйцах.
