– С ветчиной, – уточнил прав Якоб.
Голощекин старательно изобразил отвращение.
– Так то ж свинина, да?
– А разве бывает кошерная ветчина? – проворчал рав Якоб. – Мне на завтрак достаточно скромной порции пориджа. Только не на молоке. На простой родниковой воде.
– Повторите, пожалуйста, рав, – чем вы завтракаете? Пуришем?
– Пориджем, – уточнил Шифф. – Это такая овсяная каша. Очень простая. И полезная. Рекомендую всем евреям.
– Овсяная? – не поверил своим ушам Голощекин. «Вот теперь пойдут хохмы – Шая в пульмане коня держит!» – подумал он и тут же поежился – среди евреев ходили слухи, что Шифф умеет читать чужие мысли.
– Делается из овсяной крупы, на чистой воде. Коровьего масла можно туда не класть, – пояснил Шифф.
– Обслуге будут даны все необходимые указания, – заверил его Голощекин.
– Вот и хорошо, – одобрил Шифф. – Я вижу, сын мой Исаак, вы устали. Доброй ночи.
– Доброй ночи, многоуважаемый рав Якоб. До завтра, – поднялся Голощекин.
В Екатеринбурге, передав Шиффа своему вестовому и все ему растолковав, Голощекин направился к начальнику вокзала.
– Телефонный аппарат! – небрежно бросил Голощекин.
– Вот, пожалуйста, извольте! – указал начальник на телефон у себя на столе.
Голощекин стоял и молчал.
– А! – понял начальник вокзала и трусцой выбежал из кабинета.
Голощекин поднял трубку, несколько раз крутанул ручку.
– Номер? – услышал он мужской голос телефониста.
– Барышня! Слушаешь? Барышня! – приказал Голощекин.
– Да. Слушаю! Ваш номер? Называйте номер! – ответил телефонист.
– Американскую гостиницу мне! Быстро! Председателя.
Тот немедленно соединил Голощекина с чека.
– Лукоянов, – услышал Голощекин спокойный голос председателя областной чека.
– Федор! Большой тебе здравствуй!
– А, привет, Филипп, – узнал его Лукоянов. – Давно вернулся?
– Я с вокзала. Ты мне нужен. Дело срочное.
– Я весь день здесь, – ответил Лукоянов.
– Пригони ко мне мотор. Если есть, конечно.
Федор Лукоянов немного подумал.
– Знаешь, Филипп, мотора нет. Я пришлю грузовик. Форд.
– Да что угодно! Не бежать же мне к тебе пешком. Жду на вокзале.
– Через двадцать минут будет.
Голощекин положил трубку, дал отбой и крикнул:
– Начальник!
В кабинет вкатился начальник вокзала.
– Слушай приказ! – сказал Голощекин. – Два пульмана с обслугой – на запасные пути. Для важной персоны с делегацией в советскую Россию из-за границы.
– Помилуйте, гражданин комиссар! – взмолился начальник вокзала. – Ни одного пульмана нет!
– Найдешь! – жестко заявил Голощекин.
– Откуда же мне найти, если нет?
– Да хоть из-под земли. Мне все равно, – махнул рукой Голощекин. – Но если через час не найдешь, переедешь жить в Американскую гостиницу.
– Нет-нет! У меня есть, где жить!.. – в ужасе закричал начальник. – Гражданин военный комиссар! Ведь вчера, только вчера два последних пульмана забрала чека!
– Точно?
– Богом клянусь!..
– Ну… Богом он клянется! Карлом Марксом надо божиться… пора привыкать. Ну – если врешь!..
– Все у Лукоянова! Карлой клянусь! – подтвердил начальник вокзала.
– Ну-ну!
Голощекин хлопнул дверью и вышел на вокзальную площадь.
Ровно через двадцать минут подъехал потрепанный форд, принадлежащий чрезвычайке. Он скрежетал всеми частями и немилосердно дымил.
Остановившись у здания Американской гостиницы Голощекин вбежал по ступенькам, кивнул часовому и прошел на второй этаж.
Лукоянов был занят. Он на пару со своим заместителем вел допрос.
Голощекин сразу понял, что арестованный – не из обычных, поскольку он сидел не на стуле для допрашиваемых, ставившийся посреди комнаты, а в кресле – у стола председателя. Это был небольшого роста толстяк – лысый, с седой окладистой жесткой бородой. Он был в мягком сюртуке, в помятых брюках и в дорогих желтых американских ботинках. Тускло поблескивала золотая часовая цепь, протянутая из одного жилетного кармана к другому через весь обширный живот арестованного.
Кивнув Голощекину, Лукоянов указал ему на диван у стены.
– …И все-таки, что-то я вас не понял, гражданин Львов, – продолжил Лукоянов. – Вы говорите, что никакого участия в заговоре против советской власти не принимаете. Тогда все-таки толково объясните мне: вот вы, довольно известная персона, бывший председатель Временного правительства, назначенный на эту должность самим Николаем Вторым… Что вы делаете в городе, где содержится под арестом бывший император с семьей?
Львов попыхтел и умоляющим голосом ответил:
– Но ведь я же вам уже в четвертый раз…
– Нет, в пятый! – бросил реплику заместитель Лукоянова.
– Да-да, извините! – поправился Львов. – Вы уже знаете, что в пятый раз я вам повторю, что нахожусь здесь по промышленным делам, и на это у меня есть соответствующая бумага, по-нынешнему мандат. Подписана она заместителем наркома продовольствия… Еще в январе было организовано продовольственное общество «Русь»…
– Ах! Продовольствие! Опять продовольствие! Опять одна и та же песня! И опять одна и та же брехня! – бросил заместитель Лукоянова.
Лукоянов резко взглянул на него, и тот замолчал.
– А почему же вы, – спросил Лукоянов, – находясь уже четвертый месяц в столице красного Урала, до сих пор не набрали нигде никакого продовольствия?
– Уважаемый гражданин председатель комиссии! – сказал Львов. – Ведь я просто и не мог. Стоило мне два раза выйти из гостиницы, как меня тут же брали под арест ваши не менее уважаемые подчиненные! А сейчас у вас, в столь же уважаемой чрезвычайной комиссии, я нахожусь уже двое суток. Это мой шестой арест. Первый раз меня продержали два месяца, второй раз две недели… Между прочим, за это время мне никто не подал даже мыла!
– Вона как! – снова вмешался заместитель, – ваша светлость без мыла уже никак не может?
– Я не ваша светлость! – неожиданно резко ответил Львов. – Хотя без мыла не могу, как любой нормальный человек.
– Ну, как же! Известное дело! – издевательски усмехнулся заместитель. – А разве вы не князь?
– Да, я бывший князь! – со скромным и потому внушительным достоинством ответил Львов. – И, будучи когда-то давно председателем Временного правительства, я первым предложил своим коллегам принять декрет о ликвидации всех сословий и титульных сословных обращений на всей территории России. Ну а если вам так страшно хочется, можете обращаться ко мне: «Ваше сиятельство». А еще точнее – «ваше бывшее сиятельство».
