– Да-а… – и сказал горничной: – Анна Стефановна, ну-ка примерю!
Он сам натянул фуфайку. Демидова поправила ее на плечах, одернула рукава и обернулась к Александре.
– Спасибо, Анна Стефановна, – кивнула Александра. – Я отсюда карашо вижу: очень славно и удобно.
– Удобно! Как же! – возразил Алексей. – Тяжелая!
– Уж потерпите, Алексей Николаевич, – сказала Демидова. – Дело стоит того.
– Привыкнуть надо, – заявила Анастасия. – Помнишь, как Геракл силачом сделался?
– Конечно, помню! А то как же! – отрезал Алексей. И честно добавил: – Только сейчас забыл немножко.
– Геракл, он же Геркулес у римлян, стал каждый день таскать на спине теленка, – сообщила Анастасия. – Отметь себе – каждый день! Теленок незаметно рос, а Геракл незаметно креп. Потом обнаружил, что таскает целого быка и думает, что это теленок!
Все засмеялись.
– Хорошо, – согласился Алексей. – Буду привыкать.
Он лег на кровать, поворочался с боку на бок.
– Да, не пуховая, конечно…
Фуфайку он решил несколько дней совсем не снимать – только в ванной – и посмотреть, что получится – окрепнет он или нет.
Ольга попросила Анастасию продолжить чтение. Но та молча протянула книгу сестре и в свою очередь взглядом попросила ее сменить.
Ольга взяла книгу. Несмотря на все свое обычное спокойствие, она сегодня несколько раз останавливалась, – сбивали с толку посторонние мысли. Когда она прочла фразу Щедрина о том, что некоторые люди путают понятия «Отечество» и «ваше превосходительство», даже отец ее перебил ее:
– Да не так, не так надо читать! – нетерпеливо произнес он.
– А как? – спросила Ольга и вздохнула.
– С выражением, с выражением надо!
– Ах, папа! – опустила голову Ольга, – Прости меня, но я сегодня почему-то устала. И голоса нет совершенно.
Она передала книгу Татьяне и вышла в туалет. Обычно к этому времени охрана гасила свет в коридоре и не разрешала зажигать, но сейчас две лампочки в потолочных плафонах светились. Она потрогала дверь уборной, постучала – тихо. Вроде никого. Авдеевцы приучили их к осторожному пользованию туалетам: бывало не раз – правда, только в самом начале их пребывания здесь, – когда кто-либо из караульных затаивался в туалете, а если кто из дочерей открывал дверь, вдруг вскакивал со стульчака с расстегнутыми штанами, демонстрируя их содержимое.
Около десяти вечера помолились и легли. И, как ни странно, все уснули очень быстро и спокойно. Даже клопы почему-то никого не побеспокоили.
Юровский то смотрел в темное окно, то выходил во двор, то снова возвращался. Наконец, во втором часу ночи послышался звук автомобильного мотора. За ним – тарахтенье другого. Пришли два грузовика – один с бензином и кислотой, другой – порожний, за трупами: его загнали во двор. Груженый стал в Вознесенском переулке, загородив нижнее окно в том самом полуподвале.
Позвонил Белобородов.
– Все! – сказал он. – Можешь приступать.
– Была связь? Получилось? – спросил Юровский.
– Очень плохая – через Пермь, но все в порядке. Сейчас пришлю тебе бумагу с курьером. Распишешься в получении.
Курьер появился через двадцать минут.
Юровский расписался в получении пакета, вскрыл его и достал листок, на котором стояла подпись Белобородова и исполкомовская печать. Попутно отметив, что нужна вторая подпись – секретаря. Без нее документ формально можно считать неполноценным, но это сейчас не имело значения: завтра Белобородов может поставить хоть десяток подписей секретаря.
Он прочел медленно и внимательно.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
Ввиду того, что чехословацкие банды угрожают красной столице Урала Екатеринбургу и ввиду того, что коронованный палач Николай Второй может избежать народного суда, президиум Уральского Областного Совета, выполняя волю революции и народа, ПОСТАНОВИЛ: бывшего царя Николая Романова, виновного в бесчисленных кровавых преступлениях перед народом,
РАССТРЕЛЯТЬ.
Председатель президиума исполкома
А. Белобородов.
Юровский почувствовал, как по лбу его заструился горячий пот – хлынул так обильно, что залил глаза. Он вытер лоб, бросил взгляд на остальных – команда выжидающе смотрела на него.
– Жарко, – пояснил Юровский, достал носовой платок и вытер лицо и шею.
Потом перечитал постановление еще раз. И снова поток пота залил глаза. Капли падали с ресниц на листок, а он читал и перечитывал: «бывшего царя… бывшего царя…» «Бывшего царя», – повторил про себя Юровский и тут, наконец, до него дошло.
– Ну что там? – нетерпеливо спросил Ермаков. – Что ты еще надумал?
Сверкнув в его сторону глазами, Юровский взял телефонную трубку и вновь соединился с Белобородовым.
– Александр! Саша…
– Ну что там? Что еще придумал? – недовольно отозвался Белобородов. – Я уже ушел. Ты на пороге меня остановил.
– Тут… в бумаге все правильно?
– Все! А что спрашиваешь?
– Ошибки быть не может?
– Яков! – раздраженно сказал Белобородов. – Ты что, уснул там? Какая еще ошибка?! Все нормально. И центр в курсе.
– Но тут же только про один объект речь!
– Ах, вот оно что! – протянул председатель исполкома и несколько секунд поразмыслил. – Яков! – жестко продолжил Белобородов. – Выполняй приказ и не занимайся арифметикой! Так надо. У тебя столько объектов, сколько решил президиум. Сейчас к тебе подойдет Голощекин, он поможет тебе посчитать. Не обращай внимания на цифру в бумаге – действуй, как мы все условились раньше!
И Белобородов бросил трубку. Юровский услышал резкий звонок отбоя.
Он долго сидел за столом и тяжело молчал. Потом оглядел караульную и громко произнес:
– Так, товарищи! Приготовиться!
– А мы все давно готовы! – крикнул за всех Ермаков и вскочил. Он похлопал себя по поясу. За поясом у него были два нагана и один маузер.
– Да, хорошо вооружился! – засмеялся Кудрин. – Страшно смотреть.
Остальные молчали.
– Твои латыши где? – спросил Юровский Медведева.
– Сейчас приведу прямо на место, – ответил Медведев и вышел.
Юровский подошел к двери, на косяке которой была большая кнопка электрического звонка, и нажал. По всему дому пронеслись четыре долгих оглушительных трели. Шумно стуча сапогами, Юровский в сопровождении Ермакова и Никулина двинулись к Романовым.
Войдя в проходную комнату, где спал доктор Боткин, обнаружили, что он уже проснулся, был в брюках и исподней рубашке. Трясущимися руками надевал пенсне, и когда закрепил на переносице, с тревогой вгляделся в Юровского и Ермакова.
