София услышала позади голоса и шаги. Кто-то спускался вниз по лестнице. Спящая сестра невозмутимо храпела, а София поспешно отошла от усопшей. Она попрощалась с Изамбур, и ей не хотелось, чтобы ее застали здесь, и меньше всего, чтобы это была Катерина, вечно недовольный и обиженный голос которой раздавался среди других голосов. Наверняка она начнет брюзжать и обвинит мать в лицемерной печали, если обнаружит ее здесь.
София огляделась в темной крипте, раздумывая, куда бы лучше спрятаться. Прежде чем сестры успели заполнить помещение, она протиснулась в узкую щель неподалеку от тела Изамбур. К ее удивлению, там оказалось больше места, чем она думала: глубже находилась небольшая пустая комната, которая, казалось, находится непосредственно под алтарем.
Ей пришлось опустить голову, и она не видела сестер, окруживших усопшую. Она не знала, что на их лицах отразилось глубочайшее удивление, и поняла, что они изумлены только тогда, когда они стали возбужденно перешептываться.
— Вы видите? — начала Катерина. — Все усыпано лепестками, хотя я не видела, чтобы кто-то заходил сюда в последние несколько часов.
София осуждающе покачала головой. Ну почему ее дочь так не любит логически мыслить?
— А кто же принес эти цветы? — спросила другая сестра.
— Да, цветы?
— Это розы! — проскрипела Катерина. — Розы, любимые цветы королевы. Вспомните, она ведь часами просиживала в монастырском саду!
Она торопливо подошла к спящей сестре, схватила ее за плечи и стала трясти.
— Сестра, сестра! Кто принес эти цветы?
София закатила глаза. Разбуженная сестра резко вскочила.
— Я задремала, — пробормотала она, и, увидев вокруг строгие взгляды, продолжала: — Но не из-за усталости, а просто вдруг... о, вы должны мне верить! ...Вдруг появилась фигура, высокая и светлая... Увидев ее, я тотчас же лишилась чувств. Но я не провалилась в темноту, мне снилось это существо... оно разговаривало с мертвой королевой.
— О, боже мой! Нужно позвать мать настоятельницу! — вскричала одна из сестер, и все дружно поддержали ее.
— Это чудо! Чудо! Господь вспомнил о святой королеве и послал ангела, чтобы тот возложил на ее тело цветы!
— Точно! А когда ангел собрался обратно на небо, то прихватил с собой и ее благородную душу.
— Да, ее благородную душу, святую и чистую! Недаром к нам приходят болезные, чтобы, молясь Измбур, получить исцеление!
— А может, ангел и не приносил цветов. Может, он плакал, а его слезы превратились в розы!
— Так и было! — подтвердила только что проснувшаяся сестра. — Именно так он и сделал. Светлый ангел закрыл мне веки, чтобы я не стала свидетельницей этого чуда. Моя душа бы этого не вынесла.
София наклонилась вперед и увидела сестер, но в это время ей на голову посыпались мелкие камушки. Некоторые сестры опустились на пол.
«Какое безумие!» — раздраженно подумала она.
Но она была слишком уставшей, чтобы прекратить его. Зачем ей было оспаривать святость Изамбур? Если после королевы останется хотя бы она, зачем лишать ее этого?
Она снова хотела спрятаться в щели, как вдруг ощутила на себе взгляд Катерины. Софию хотя и не было видно, но ее фигура отбрасывала тень.
Только что дочь возбужденно кричала, а теперь в ужасе и в то же время разочарованно смотрела на мать, лишившей ее этого чуда. Ей было больно от того, что прекрасная мечта, как оказалось, имела ненавистное лицо матери.
София выдержала ее взгляд. Редко когда мать так долго смотрела в лицо своей дочери.
Затем она покачала головой, подняла палец и прижала его к губам. После этого она еще глубже забилась в щель, чтобы другие сестры ее не обнаружили.
Катерина стояла в замешательстве.
О, если бы она наконец поняла, что София прячется сознательно, что она не хочет отнимать у сестер веру в светлого ангела.
Катерина овладела собой и загородила щель, так что мать никто не мог увидеть.
Но прежде чем дочь повернулась к ней спиной, София успела увидеть выражение ее лица. На нем отражалась растерянность, и лицо Катерины впервые за много лет выглядело не угрюмым и раздраженным, а обнаженным и ранимым.
На следующий день, после того как прах Изамбур покинул стены Корбейля, София сожгла свою хронику.
Поскольку в летнее время ни в одном из каминов не горел огонь, она взяла с кухни небольшой котел и опустила в него свернутые трубочкой листы. Затем поднесла к ним свечу, и пергамент радостно загорелся.
Комната была полна дыма, когда в нее вошла сестра Роэзия и не могла поверить своим глазам.
— О Небеса! — испуганно и растерянно воскликнула она, хотя ее голос всегда звучал трезво и сдержанно. — Что это вы тут делаете?
София не обернулась. Огонь озараял ее постаревшее лицо.
— Я отделяю главное от второстепенного, — сказала она.
1245 год
Женский монастырь, город Корбейль
— Пойдем, — мягко сказала Иоланта, — пойдем со мной. Здесь не место для таких разговоров.
Убаюкивающий голос доносился будто издалека. Роэзия знала, что с ней говорит Иоланта, но когда подняла глаза, то увидела перед собой лицо Софии.
В первый день их знакомства она показалась ей жесткой, истерзанной жизнью, сформировавшейся в ходе долгой, ожесточенной борьбы за знания.
София была красивее ее. У нее были большие живые глаза, пухлые губы, белые, здоровые зубы. Но в первое время она надеялась, мечтала, очень хотела, чтобы София была ее зеркальным отражением.
Она знала, что тяжелая жизнь приносит с собой одни разочарования. Знала, что нужно избавиться от всех чувств. Знала, что спасение можно найти только в трезвом, холодном мире науки.
Да, этому следовало научиться у Софии.
Но затем, после смерти королевы Изамбур, она стала для нее чужой.
Когда София смотрела на горящую хронику, в ее лице читалась насмешка. Даже когда Роэзия попыталась спасти хронику и София грубо оттолкнула ее, в ней не осталось ничего от прежней напряженной, озлобленной решимости.
— Это мой труд, и я имею право его сжечь.
— Но почему, почему?
— Его содержание стало для меня неважным. Какое мне дело до войн французского короля? Какое дело до интердикта, причиной которого стало его упрямство? Какое дело до борьбы за немецкий трон, до битвы при Бувине. Какое мне, наконец, дело до того, какие слухи стали ходить об Изамбур, едва она вернулась в Париж? Такие хроники напишут многие ученые мужья. А я не стану.
— Нет! — вскричала Роэзия.
Она кричала и сейчас, возможно, в последний раз. Может, тогда она не проявила достаточной решимости.
