— В Суассоне собран Синод, — сказала София и попыталась придать своему голосу твердость. — Епископы объявят Изамбур законной женой Филиппа и королевой Франции.
Агнесса сухо всхлипнула.
— Я пропала. Я всегда повиновалась ему, как он хотел, и вот чем он отплатил. Он жертвует мной. Он предает меня.
— Не говорите так, ведь совершенно очевидно, что папа объявит ваших детей...
— Я ношу еще одного. Король был со мной во время интердикта.
— Ах! — вырвалось у Софии. Она отступила назад, спасаясь
от испарений Агнессы.
— Если бы Изамбур в первую ночь проявила бы такую же покорность, как я, эти несчастья не обрушились бы на нас! — продолжала жаловаться Агнесса.
София в последний раз изучающе наклонилась над ней.
— Король рассказывал вам, что произошло в ту ночь?
Агнесса, охая, села на кровати. Вместо того чтобы ответить, она закатила глаза и опустила голову в подушку. Ее голос звучал приглушенно, когда она сказала:
— Я не могу рассказать этого, я не имею права. Король запретил мне! Он только сказал, что никто никогда не поступал с ним так, как Изамбур... эта проклятая, проклятая женщина!
Брат Герин ожидал ее молча. Он скрестил руки на груди и старался не смотреть ей в глаза.
Но при виде его София почувствовала боль, которую до сих пор всегда умела побеждать. Боль имела запах смерти некрещеного ребенка, для которого решение короля пришло слишком поздно, и отвергнутой жены, которая была не в силах справиться со своим несчастьем.
— Я сказала ей — вам нужно от меня что-то еще? — спросила София дрожащим голосом.
Усталость будто окутала ее холодным, влажным покрывалом.
Брат Герин, вместо того чтобы ответить, задал встречный вопрос:
— Как она это восприняла?
Его голос звучал, как всегда, скучающе, но и немного застенчиво.
— Боже мой! — язвительно сказала она. — Можно подумать, вас это беспокоит! Вы пытаетесь управлять судьбой Франции лучше, чем это мог бы сделать сам король, и миритесь с тем, что вся слава принадлежит ему, а не вам. Конечно же, отказываясь от Агнессы, он следовал вашему совету — так разве вам может быть интересно, как сильно она от этого страдает?
— Вы говорите так, будто я во всем виноват!
Он по-прежнему прятал от нее взгляд, что заставило ее наброситься на него с новой силой.
— О, брат Герин, если бы это было так! Разве не мы оба виновны во всем этом? Разве не мы вызвали проклятье на людей? Я солгала, и не единожды. Сначала — потому что хотела скрыть состояние Изамбур. Потом — когда уничтожила все доказательства того, что брак был совершен. И в конце концов когда заявила, что Изамбур охвачена дьяволами. И все это я сделала для того, чтобы спасти собственную жизнь, и вы вдохновили меня на это!
После того как ей удалось выговориться, София почувствовала облегчение. Брат Герин, напротив, казался еще более уставшим.
— Да, а что мне было делать? — пытался он обороняться. — Разве я виноват в поведении короля? Сколько раз мне приходилось подчиняться его воле! А вы — вы что, хотели сгнить в монастыре?
— Нет, — ответила она. — .Конечно, нет.
Больше ей в голову ничего не пришло. Однако — и это она заметила как с отчаянием, так и с удивлением — к горлу ее подступил ком, а из глаз полились слезы. София удивленно моргала и пыталась проглотить их. Но из-за напряжения, усталости и чувства неловкости на месте проглоченных слез немедленно появлялись новые, и ее щеки стали мокрыми и блестящими.
Брат Герин наблюдал за ней сначала изумленно, а потом с отвращением.
— Прекратите! Я достаточно высокого о вас мнения именно потому, что вы холодная, разумная женщина!
— Не вам отдавать мне приказы. Когда хочу, тогда и плачу, — упрямо всхлипывала она.
— Прекратите!
— И не подумаю.
Хотя такое состояние и было ей совсем не свойственно, она не торопилась вытирать лицо. Он, вопреки врожденной медлительности, живо вскочил на ноги. Его правая нога не дрожала, он крепко опирался на нее.
— Хватит плакать! — повторил он свой приказ, а поскольку София никак не реагировала, его рука нерешительно потянулась к ней, чтобы вытереть лицо.
Она отпрянула назад, рыдания прекратились, возможно, от стыда или от подозрения, что его прикосновение ей будет перенести намного легче, чем толстые пальцы Агнессы, которая только что так яростно цеплялась за нее.
— Я готова была поклясться, что вы не слишком-то любите прикасаться к людям и избегали этого до сих пор, — пробормотала она, утирая слезы.
Он был не менее смущен, чем она. : — Ваши слезы такие же горячие, как у всех взволнованных, глупых женщин, — ответил он тихо и неразборчиво. — Но поверьте мне, они не стоят того. Я ведь уже говорил об этом, когда рассказывал, как спас короля, взобравшись на лошадь: иногда приходится делать то, что ненавидишь больше всего на свете. Это и должна понять сейчас несчастная Агнесса. Она делает это для Франции.
— Так же, как и вы?
Он улыбнулся, а потом заговорил с усталой насмешкой, так и не ответив на ее вопрос.
— Иногда, — сказал он. — Иногда мне хочется прекратить плести интриги и просто замолчать.
Он вздрогнул, будто подчеркивая, что момент откровения завершен. Его тело выпрямилось, а взгляд стал непроницаемым. Но вопрос, который он задал, еще больше, нежели его жеманство, показал, что он не считает себя хозяином положения.
— Вы знаете... Изамбур Датскую. Вы умеете с ней обращаться. Не могли бы вы отправиться вместе со мной в Суассон, где король Филипп признает ее своей женой? Можете ли вы приветствовать ее со мной, когда ее снова назовут королевой Франции?
1245 год
Женский монастырь, город Корбейль
Прошло несколько часов после яростной ссоры с Гретой, когда выяснилось, что ей было знакомо содержание хроники Софии, но даже когда Роэзия одиноко лежала в своей келье и вокруг была темная ночь, воспоминание о вспыльчивых словах тревожили ее, как яркий свет. Перед ее глазами вдруг ожило воспоминание, которое она считала давно забытым.
Было неправильно рыться в прошлом. Чтобы лучше переносить дни своей юности, Роэзия уже тогда пряталась за серым туманом, сквозь который все казалось нечетким и расплывчатым. А годы превратили завесу из тумана в стену из камня, и этому обстоятельству она была очень благодарна.
Однако теперь прочное сооружение показалось ей хрупким. Ворочаясь в постели, Роэзия пристально вглядывалась в окружавший ее мрак и внезапно увидела перед собой не только лицо умершего супруга и детей, но и лицо сестры.
В полусне ее лицо смешивалось с лицом упрямой Греты. Их голоса слились в один и громко сказали ей: «Ты, Роэзия, из тех, кто не просто убегает, но уходит украдкой!»
