— Что, ~ спросила она у Роэзии, — что, собственно говоря, заставило вас искать ее именно там?
Ее голова все еще была как в тумане, но боль прошла. С тех пор как Роэзия под отчаянными взглядами сестер убежала в свою комнату, она чувствовала, будто ее — как в прежние тяжелые времена — окутал туман.
— Не знаю, — начала она медленно, с трудом пытаясь собраться с мыслями. — На самом деле... я ее даже и не искала. Все сестры были заняты поисками, а я, напротив, хотела тишины.
Сестра Иоланта с пониманием кивнула.
— А почему, — спросила она, — вы пошли не в свою келью, а в скриптории?
Роэзия посмотрела на нее вопросительно, не в силах найти подходящее объяснение.
— Какое это имеет отношение к делу? — спросила сестра Элоиза, закончившая писать письмо.
— Скорее всего, не имеет никакого отношения, — ответила Иоланта. — Только мы знаем так мало о том, что происходит в этих стенах, что было бы неплохо восстановить все события, даже самые ничтожные.
Роэзия потерла глаза. Она выглянула вниз, во двор, в котором по-прежнему бурлила деятельность. Сначала все были заняты поисками Греты, а теперь все думали, куда положить ее тело, если в церкви все еще покоилось тело Катерины.
«Пусть лежат вместе, — подумала Роэзия, — зачем разлучать их после смерти, если при жизни ненависть к Софии объединяла их. А также хроника, с которой обе были знакомы».
— Я пошла в скрипторий из-за Софии, — объяснила она. — Я подумала, если она находила там успокоение, это удастся и мне.
— Но скрипторий не просто дарует успокоение, это также место, где она писала свою хронику! — воскликнула сестра Элоиза. — И поэтому я не удивлюсь, если это стало причиной того, что Грета погибла именно там. Но как бы одно ни было связано с другим, я спрашиваю себя, не идем ли мы по неверному пути, ища того, ко ненавидел Софию и читал ее хронику?
Иоланта посмотрела на нее задумчиво, а Роэзия удивленно.
— Что ты имеешь в виду?
— Может, нам удастся выйти на след убийцы, разгуливающего по нашему монастырю, если мы опросим всех сестер и назовем имена тех, кто читал хронику? Может, лучше самим искать хронику, которая вызвала все эти несчастья?
Роэзия пожала плечами.
— Хроника исчезла в свое время вместе с Софией, но не оказалась с ней, когда ее нашли.
— Значит, те, кто читал ее — будь то Грета, или Катерина, или кто-то еще, — они делали это еще при жизни Софии.
— Конечно! Но это же не новость!
Сестра Иоланта, нахмурив лоб, смотрела то на одну, то на другую.
Сестра Элоиза почувствовала ее взгляд.
— О чем ты думаешь? — настойчиво спросила она. Иоланта пожала плечами.
— Меня удивляет то, что вы обе, похоже, ничего не знаете. Я думала, что, по крайней Мере, вы, почтенная мать, знаете...
Ее глаза недоверчиво сверкнули, будто она подумала, не может ли Роэзия что-то намеренно скрывать от нее.
— О чем вы говорите? Что я должна знать? — спросила Роэзия, на лице которой читалось неподдельное удивление. Сестра Иоланта пожала плечами.
— Ну, раз уж вы говорите о хронике, то нужно добавить, что София писала не одну хронику. А две. И первую она сожгла перед тем, как приступить ко второй.
Глава XIV
1213 год
Густые клубы дыма проплывали над площадью перед собором Парижской Богоматери, разлетались кроваво-красные искры, пепел поднимался ветром в воздух, а потом опускался на землю черным дождем. Сначала София крепко зажмурилась, чтобы защититься от пламени и не показать слез, собравшихся между веками.
Но привыкнув к резкому запаху, она принялась искать очаг возгорания, пробиралась сквозь толпу людей, стоявших вокруг него. Протискиваться сквозь них было невероятно сложно, потому что зеваки стояли неподвижно, как деревья, которые не могут оторваться от своих корней. Ей пришлось смириться с тем, что время от времени она получала толчки локтями, пока наконец ряды не стали менее плотными и она не увидела страшную картину.
В первых рядах голоса стали громче. Люди не просто восклицали и кричали, но и обсуждали происходящее.
— Я видел уже такое в Болонье! — крикнул молодой человек в темной одежде студента. — Я надеялся, что в Париже с нами такого не случится.
— Да что вы! — ответил другой. — То, что здесь происходит, наверняка законно.
Теперь София увидела костер высотой с человеческий рост, который уже не загораживали головы любопытных. Костер поддерживался хворостом и, жадно потрескивая, поглощал все, что кидали в его пасть, и в знак растущего аппетита извергал в воздух еще больше дыма.
Она стояла как вкопанная. Только теперь София заметила, что Катерина последовала за ней, и не только она. Сквозь толпу глазевших на пожар людей проглядывало еще одно знакомое лицо. Кристиан Тарквам, который еще более ловко пробил себе дорогу, подошел к Катерине и стал что-то взволнованно говорить ей. Девушка побледнела еще больше, но ничего ему не ответила.
София поспешно подошла к ним.
— Скажите же, ради всего святого, что тут происходит? — воскликнула она. Дым высушил ее горло. — Что это там горит?
Глаза Кристиана были налиты кровью от дыма, усталости и сдерживаемых слез.
— К счастью, не люди, — ответил он, и в его голосе прозвучали такие безнадежные нотки, каких она от него даже не ожидала услышать. — Пока не люди. Сейчас это только... рукописи.
Он закрыл лицо руками, будто мог таким образом защититься от дыма, отравлявшего воздух.
— Рукописи? — воскликнула София и увидела сквозь мерцающий воздух, который, как зеркало, искажал и людей, и костер, чем питали огонь. — Но чьи рукописи?
— Амальрик Венский. Вероятно, это имя знакомо вам, — мрачно заметил Кристиан.
— Конечно, знакомо. Теодор прочитал все его произведения и часто цитирует его. Он познакомил с его работами и дофина.
— Вот именно, — сказал Кристиан. — И именно поэтому сейчас его книги сжигают.
Софии стало дурно. Она подозревала, что ей следует как можно скорее осознать, что тут произошло, но одновременно ей так хотелось укрыться в утешительном незнании.
— Но я не понимаю...
Она снова резко повернулась к костру. В огонь шли не только витки пергамента, но и драгоценные книги с обложками из шелка, укрепленные металлом. От них оставались только обугленные металлические края, черные замки, которые когда-то были золотыми, и гвозди, которые морщились в пекле как маленькие черные червяки. Среди многочисленных незнакомых лиц, столпившихся у костра и сжигавших книги, она заметила знакомое лицо мужчины, который выполнял свою грязную работу с явным удовольствием: магистр Жан-Альберт, которому она однажды залатала расшибленную голову.
