После пикника я тайком улизнула с Хантером, и мы отправились на пляж, послушали там музыку, толкнули отдыхающим наркоты, пару раз перепихнулись прямо на песке, а когда я сказала, что хочу вернуться домой и принять душ, он подвез меня и высадил в конце улицы. К дому вела длинная дорога, и, пройдя примерно половину пути, я услышала крики и плач, а когда вошла, увидела, что ревут Эсмеральда и Бобби Энн. Они находились на кухне. Эсмеральда посмотрела на меня и затарахтела что-то по-испански, но я ее не поняла и пошла посмотреть, в чем дело.
Рэй Боб валялся в комнате Бобби Энн, у подножия того самого кресла, с расстегнутой ширинкой и башкой, расколотой пополам — две половинки черепушки так и болтались на шее. Пуль ему в котелок она всадила куда больше, чем требовалось, но и сама недалеко ушла. Сидела в гараже, в своем желтом «мустанге», и вид у нее был такой, словно она собралась куда-то уехать, и уехала бы, не будь она мертвой. Говорят, что женщины никогда не стреляют себе в голову из боязни дурно выглядеть после смерти, и матушка этой традиции не нарушила: приставила дуло кольта «питон» к грудине, так что выстрел вынес большую часть ее крохотного холодного сердца на заднее сиденье. Помещение пропахло пороховой гарью, кровищей, дерьмом и перегаром, так что я там надолго не задержалась.
Откровенно говоря, я не верила, что матушка наложит на себя руки, скорее уж ожидала, что она сделает ноги, но случившееся меня особо не ужаснуло. По правде говоря, я больше огорчилась, когда увидела, что она заодно грохнула и Джона Дидероффа, который, насколько мне известно, никогда ничем ее не обижал. Наверное, он просто подвернулся под горячую руку, а может быть, ей просто не понравилось то, что он выглядел как маленький Рэй Боб. Это произошло, когда Эсмеральда с девочкой отлучились за покупками, а то, надо думать, она шлепнула бы и их. Рэй-младший уцелел благодаря тому, что тусовался в тот вечер с приятелями на пляже: по этому поводу я решила, что нельзя же, в конце концов, получить все сразу. Да, тогда я воображала себя «белокурой бестией» и думала соответственно.
Кольт «питон», само собой, принадлежал Рэю Бобу, владевшему примерно дюжиной единиц стрелкового оружия. Он, помимо всего прочего, являлся президентом Национальной стрелковой ассоциации округа и выполнял все правила безопасного хранения оружия, так что его стволы постоянно находились в большущем сейфе, закрывавшемся на ключ и кодовый замок с пятью кнопками. Производитель предоставил в комплекте с сейфом два ключа, и один из них хранился в ящике для инструментов на высокой полке в сарае, пока я не прикарманила его, когда Рэй Боб засадил меня туда под замок. Предполагалось, что он по-прежнему лежит в пластиковом конверте производителя вместе с карточкой, на которой была отпечатана нужная цифровая комбинация. Заодно Рэй Боб хранил в оружейном сейфе и свои педофильские порнографические картинки — я это выяснила, когда залезла туда, проверяя ключ. Я забрала несколько изображений маленьких девочек, державших в руках здоровенные волосатые члены в состоянии эрекции или лежавших на постелях, раздвинув ноги и выставив напоказ свои причиндалы, и несколько недель назад оставила их вместе с конвертом на маминой тумбочке. К моему удовольствию, она заграбастала подарочек: интересно, кого она собиралась поблагодарить за него? Мне и словечком не обмолвилась, хотя, впрочем, к тому времени матушка соображала не слишком четко.
На самом деле подбросить ключ и цифровой код заодно с порнушкой было плевым делом по сравнению с затеей подменить весь имевшийся в доме транквилизатор либриум, высыпав из каждой долбаной капсулы во всех баночках снотворный порошок и насыпав туда кукурузного крахмала. На это потребовалось много времени. Матушка, надо думать, почувствовала себя несколько странно, когда, по прошествии стольких лет, вдруг вернулась к реальной жизни, и теперь, без воздействия привычного средства, никак не могла заснуть под раздражающий скрип качалки и тихий, вкрадчивый голос, читавший «Ветер в ивах» в комнате ее драгоценной малышки. Она налегала на выпивку, но вы знаете, что алкоголь не оказывает такого снотворного воздействия, как либриум, и, кроме того, он не подавляет приступов немотивированной агрессии. А напротив, частенько их вызывает. Напившись, мамаша всегда слетала с катушек, это все Буны знали, поэтому она и старалась сгладить воздействие бухалова, заедая его успокоительным.
Я притормозила у кухни, крикнула Бобби Энн: «Это ты во всем виновата!» — и подхватила собранную заранее сумку. Когда послышался вой полицейских сирен, я села на свой велик и покатила к Хантеру рассказать ему, что нам нужно сделать.
Глава шестая
Кабинет психотерапевта выглядит просторным и светлым, стены покрыты серовато-коричневой рисовой бумагой, оживляемой несколькими картинами и гравюрами на морскую тематику: парусные корабли и виды тропических побережий соседствуют с дипломами и почетными грамотами в аккуратных рамках и с заключенной под стекло моделью яхты. Из обстановки в помещении выделяются письменный стол красного дерева, стандартная кожаная кушетка, кожаные же кресла и длинный жертвенный столик из розового дерева, уставленный образчиками гаитянского и кубинского народного искусства — статуэтками святых и демонов.
Микки Лопес с радушной улыбкой выходит из-за своего письменного стола и крепко обнимает Лорну, целуя ее в обе щеки. Чтобы принять эти поцелуи, а с ними раздражающий запах туалетной воды «Acqua di Parma», ей приходится наклониться, ибо он приземистый и коренастый. Микки, глядя на нее, прямо-таки лучится, и она улыбается в ответ. Почти без акцента он говорит, что она выглядит потрясающе. Нет, акцент, конечно, есть — достаточный, чтобы его услышать, причем испанский, а не хваленый центральноевропейский, но для Майами это совсем неплохо. Она говорит ему, что он совсем не изменился, да так оно и есть: все тот же красивого покроя костюм из гладкой, блестящей ткани, белая шелковая рубашка и каштанового оттенка галстук, все в стиле Манхэттен. Микки Лопес поразительно похож на покойного премьер-министра Израиля Давида Бен-Гуриона — резко очерченное, решительное лицо, буйная шапка седых волос вокруг высокой блестящей лысины. Он объясняет это тем, что все психоаналитики вызывают из недр подсознания своего собственного еврея, и его «внутренний еврей» именно таков. Она консультировалась с ним на протяжении двадцати месяцев, но прервала эти сеансы в прошлом году.
Здесь же стоит и Говард Касдан, который, напротив, сам наклоняется, чтобы приветствовать ее рукопожатием и поцелуем в щеку, дружеским поцелуем, продолжающимся слишком долго, целых сорок садистских миллисекунд, заставляющих ее физически ощутить удар феромонов. Доктор медицины Говард Касдан психиатр совсем другого типа. Обычная для него куртка от «Хьюго Босс» из льна с шелковой нитью надета поверх черного свитера с высоким воротом, что прекрасно сочетается с черными слаксами и блестящими плетеными итальянскими мокасинами. Ученый, исследующий тайны сознания, вот он кто, этот доктор Касдан. Его темные глубокие глаза под густыми бровями она про себя всегда называла «проникающими в душу», и это впечатление столь сильно, что ей приходится отвести взгляд к верхушкам пальм, покачивающимся за зеркальными стеклами окон.
