Он встал, прошелся нервно по салону и поворошил дрова в печи.
— Ты ставишь меня в щекотливое положение. Город бурлит от слухов. Раньше в таких случаях это означало: тот или другой спит с женой своего лучшего друга. После статьи в «Будущем» и скандала с принцем Фридрихом Хайнрихом теперь это означает: тот или другой спит со своим лучшим другом. И при этом никого не щадят, даже рейхсканцлера Бюлова. Бюлов недавно судился с пронырой журналистом по фамилии Бранд, который обвинил его, Бюлова, что у того что-то было с его начальником канцелярии Шефером. Две недели назад этого Бранда приговорили к полутора годам тюрьмы. Это было во всех газетах. Ты что, об этом не читала?
— Я спрашиваю тебя не о Бюлове, Ники.
Он застонал.
— Ты знаешь мои чувства к тебе, Алекса. Если я сейчас скажу: да, я знаю о таких слухах, я стану в твоих глазах подлецом. Скажу нет, ты когда-нибудь меня будешь упрекать, что я тебя обманул.
— Значит, ты что-то слышал.
— Да, но обо всем гвардейском полку. Я только скажу тебе еще раз: все это чистое безумие, просто охота на ведьм. Линара и Хохенау принудили выйти в отставку, а на тех, кто с ними когда-то бокал вина выпил, теперь смотрят косо.
— Я знаю этого капрала Зоммера. Производил впечатление аккуратного, вежливого человека с безукоризненными манерами, как у офицера.
— Жаль, что он не офицер. Тогда можно было бы драться с ним на дуэли и защитить честь твоего мужа. Защитник Хардена умышленно выбрал свидетелей из нижних чинов. Твой муж, конечно, мог бы застрелить этого капрала, но тогда это было бы убийством и, следовательно, противоправным действием.
Алекса смотрела на него с недоумением.
— Каким циничным ты можешь быть, Ники!
— Прости. Иногда я начинаю сомневаться в разумности этого мира. Если какой-то маленький солдатик ударит офицера, он получает за это десять лет тюрьмы. Убью я офицера на дуэли, мне дадут восемь недель домашнего ареста. В худшем случае ареста в казарме. Это называется справедливостью. Нужно всецело полагаться на покровительство святого Антония, чтобы верить, что суд в Моабите вынесет справедливый приговор.
— Значит, ты на стороне Мольтке?
— А что с того, выиграет он или проиграет? Я уже сказал тебе — не он стоит перед судом. И не Хохенау и не Линар. Да и не твой муж тоже. Их положение, наверное, будет погублено, но вовсе не оттого, что они будут признаны виновными.
Она вдруг посмотрела на него пронизывающим взглядом.
— Не строй из себя, черт возьми, этакого рыцаря. Ты не хочешь сказать мне правду, потому что речь идет о моем муже, это было бы, видишь ли, неблагородно. — Она вскочила на ноги и принялась расхаживать по салону. — У меня просто нет слов! Все это так ужасно… — Она остановилась и с гневом посмотрела на него. — Что ж, теперь на всем этом прогнившем свете нет никого, кто бы мог мне честно все объяснить?
Ее гнев не произвел на Николаса никакого впечатления. К таким вспышкам он давно привык.
— Ну конечно же есть. Например, твой муж. Его и должна ты спрашивать.
Алекса с трудом удержалась, чтобы не выругаться. Сейчас она выглядела беспомощной, как испуганный ребенок. Гнев ее испарился, и у него было большое искушение сказать ей правду, но это могло бы привести к тому, что она не захочет вернуться к мужу. Сейчас она была беспомощна и растерянна, и в таком состоянии вполне могло бы случиться, что она останется у него. Но когда туман рассеется, она станет упрекать его, что он просто воспользовался ее отчаянием. Да и в самом себе он не был до конца уверен. Сейчас она казалась уязвленной и оскорбленной, но он не должен был забывать о некоторых чертах ее характера, отнюдь не всегда мягких. Он желал ее сильнее, чем какую-либо женщину, — сильнее, чем Беату, в чем он против воли вынужден был себе признаться. Как раз ее непредсказуемость делала Алексу еще привлекательней, но именно это и отталкивало его, и он не знал, что сильнее.
— Мне нужно идти, — сказала Алекса, оставаясь на месте. Он молчал. Через мгновение она встала. — Мне не нужно было приходить. Я надеялась, что ты посоветуешь, как мне быть, но… — Она обиженно смотрела на него. — А я всегда думала, что ты мой друг.
Николас рассердился.
— Я твой друг, и именно поэтому не хочу диктовать, как тебе поступать. Решать должна ты сама. Но одно позволю себе сказать: ты молода, вся жизнь у тебя впереди. Если твой брак оказался несчастливым, положи ему конец. Если — я сказал — если. Решение есть всегда.
Он не знал, что еще сказать. Собственно, ему хотелось бы сказать: «Я люблю тебя и хотел бы на тебе жениться», но слова застряли у него в горле.
— Поговори со своим мужем, — вместо этого сказал он. — Ты только тогда сможешь успокоиться, когда откровенно поговоришь с ним. И не забудь: что бы ты ни решила, ты всегда можешь рассчитывать на меня.
Он сказал Алексе, что может отвезти ее в Потсдам, но она попросила проводить ее только до вокзала.
— У меня с недавних пор такое чувство, что кто-то следит за мной, — сказала она, пока они ехали по Вильгельмштрассе. — Потсдам — это маленькая деревня, где все знают друг друга. У нас по соседству живет отставной полковник, который целыми днями стоит у окна и наблюдает в бинокль за улицей. А чего стоят офицерские жены! На них натыкаешься буквально везде, в каждой лавке. И все они ханжи и лицемерки. Терпеть их не могу.
— Ты совсем другая.
— Но я не хочу быть другой. Странно, Ники, всю мою жизнь я везде чувствую себя чужой, с той самой поры, как уехала из Шаркани. Да и там меня часто принимали за Беату. А когда я говорила: но я же Алекса, на лицах появлялось разочарование. — Она помолчала и продолжила дальше: — И вот я уже замужем, и тем не менее… — Они подъехали к вокзалу, и Алекса попросила: — Останься, пожалуйста, в машине. В это время все полковые дамы возвращаются с покупками из Берлина.
— Когда мы увидимся?
Вопрос застал ее врасплох.
— Я не знаю. В последние недели я твердо решила больше не встречаться с тобой. Но теперь… после всех этих ужасов… ты мой единственный друг, который есть у меня. — Она нежно пожала его руку. — Ты был сегодня очень милым.
— Ты, наверное, имеешь в виду, что я тебя сегодня не обижал? — сказал он, улыбнувшись. — Конечно, ты можешь приходить в любое время.
— Я тебе позвоню. — Она легко коснулась губами его щеки и поспешила к поезду.
Николас провожал ее взглядом, пока она поднималась по лестнице к перрону. Под шубкой его мысленному взору представлялась ее пленительная фигурка. Наверное, она права в своем предположении, что потсдамские дамы ее не могут терпеть. В прусской провинции предпочитают женщин, придерживающихся твердых устоев. Насколько в Вене Алекса чувствовала бы себя превосходно, настолько же этот прекрасный город не захотел тепло принять Беату. Ее застенчивость воспринималась там как недостаток остроумия, и не хватило целого года, чтобы изменить мнение света.
