— Соседи тоже не спят, — сообщила Войка, высунувшись из окна. — Все хотят знать, что это был за взрыв. Вон показались какие-то люди. — Она вгляделась и закричала: — Это солдаты! Видно, как сверкают штыки.
— Мы уходим, — крикнул Никола с порога. — Закройте окна и заприте двери. Не открывайте никому, кто бы ни постучал. Вернемся, как только сможем.
Братья поспешили на улицу, Никола в нескольких шагах позади своего брата, тот все еще возился со своими орденами, которые в последнюю минуту нашел в ванной комнате. Молодые люди не прошли и половины улицы Драги, как столкнулись с солдатами, специальным взводом Седьмого пехотного полка, которым командовал лейтенант Танкосич. В темноте лейтенант сначала не узнал братьев, и понял это только тогда, когда они спросили его, что происходит в Конаке.
Танкосич буквально выплюнул ответ им в лицо:
— Александр и его потаскуха убиты, вот что происходит.
Никодим смотрел на безобразное лицо, которое было освещено падающим из соседнего окна светом. На секунду он перенесся в детство, и это лицо принадлежало теперь одному из его школьных мучителей. Никодим сжал кулаки и собрался ударить по ненавистной физиономии, но его руки уже держали два солдата. Дежа вю сменилось мучительной болью: Драга убита, наверное, разорвана на куски взрывом бомбы. Он увидел, что Никола схватился за револьвер и очнулся от своей отрешенности.
— Нет, оставь это! — закричал Никодим в надежде, что они избавятся хотя бы от позора быть расстрелянными, как бродячие псы, на улице. Но Николу тоже схватили.
Танкосич приказал окружить братьев кольцом солдат. Никодим пытался прочесть что-нибудь на их лицах и не видел ничего, кроме тупого равнодушия. Он и раньше подозревал, что эти крестьяне, которых выдернули из нищеты Богом забытых мест и заслали сюда, вообще не знали, кто такие братья Луньевицы. Город за стенами казармы с его проблемами и политической чехардой был для них сегодня таким же чужим, как и перед двухгодичной службой. Их учили подчиняться своим офицерам, они так и делали, потому что только так можно было выжить в армии, а они хотели живыми вернуться в тот мир, который в душе никогда не покидали.
— А кто вам сказал, что их величества убиты? — спросил Никола; ему пришло в голову, что лейтенант мог и соврать.
— Я сказал вам это! — закричал Танкосич. Тут он вспомнил приказ полковника Машина, чтобы все делалось согласно воинским предписаниям, и сказал: — Пожалуйста, господа, сдайте свое оружие.
— А если мы откажемся? — спросил Никола.
— В этом случае я, к сожалению, вынужден буду вас расстрелять.
— И по чьему приказу?
Вопрос поставил лейтенанта в тупик. Он собрался было сказать «по приказу полковника Машина», но подумал, что полковник не слишком весомая фигура, и полным почтения голосом объявил:
— По приказу правительства Его Величества короля Петра я должен вас арестовать и доставить в штаб Седьмого пехотного полка. Извольте следовать за мной.
Никодим отдал лейтенанту саблю и револьвер. Намерение Танкосича доставить братьев в казармы Палилула свидетельствовало о том, что мятежников поддерживает армия или по крайней мере ее часть. Так Никодим предположил.
— Я жду, господин капитан, — сказал Танкосич Николе, который не последовал примеру брата и продолжал упрямо смотреть на лейтенанта.
— Делай, что тебе говорят, Никола, — приказал его брат. — Подумай, каково будет сестрам найти тебя мертвым на пороге нашего дома.
Вздохнув, Никола повиновался, и все направились к казармам Палилула, Танкосич во главе, оба арестованных в окружении живой стены из солдат. Немного погодя все услышали второй взрыв.
— Эти сволочи решили взрывать все подряд, — выругался Никодим.
Первый приступ ноющей боли сменился какой-то тупой бесчувственностью, которой, казалось Никодиму, страдал всю свою жизнь. Он вспомнил, как еще утром он видел Драгу, эту сердившуюся взъерошенную голубку, переполненную в то же время безграничной к ним любовью. Почему они должны были убить именно ее? Она никогда не делала никому ничего плохого.
— Тебе нужно было остаться в Париже, — сказал Никола.
— А тебе в Брюсселе, — ответил Никодим.
Никола с горечью рассмеялся:
— Мне надо было быть провидцем, когда я прощался в последний раз.
— Можете не болтать впустую, — со злостью сказал Танкосич. — Никакая ложь вам теперь не поможет.
— Я разговаривал не с Вами, — оборвал его Никола.
Молча они проследовали до казарм. Танкосич оставил братьев под охраной во дворе и отправился доложить о себе командиру полка полковнику Солеровичу. Полковник только что вернулся в казармы из дома, где он провел большую часть ночи. Он принадлежал к той группе офицеров, которых заговорщики причислили к так называемым «не вполне надежным», что означало: они не станут принимать активное участие в заговоре, но обещали при этом не предпринимать ничего против.
После двух взрывов в Конаке и сообщения от полковника Машина, что все идет по плану, Солерович поверил в успех путчистов и решил открыто примкнуть к ним. В то же время ему было крайне неприятно услышать от Танкосича об аресте братьев Луньевицей. Он знал об указании расстрелять братьев, но и спешить с этим не желал. Абсолютной уверенности, что путчистам удалось подавить сопротивление, не было; известие от Машина, поступившее около половины второго, тоже допускало различные толкования.
— Вы уже назначили расстрельную команду, господин полковник? — спросил Танкосич.
Полковник нервно побарабанил пальцами по столу.
— Не суетитесь, Танкосич. Не будем спешить.
— Зачем ждать, господин полковник? Даже если король и королева были бы живы…
— Значит, они еще живы! — вскинулся полковник.
Какое-то мгновение Танкосич размышлял, не расстрелять ли полковника. В качестве объяснения он всегда мог бы сказать, что полковник решил выступить против заговорщиков. Но, прикинув связанный с этим риск, решил прибегнуть ко лжи.
— Оба убиты, господин полковник, разорваны на куски зарядом, который взорвал лейтенант Лазаревич в их спальне. Могу назвать не меньше десяти свидетелей, видевших их трупы. — Увидев, что полковник все еще колеблется, он продолжал настаивать: — Мы должны покончить с братьями, господин полковник. Если не сделаем этого, вокруг них начнут собираться сторонники Обреновича. Так рисковать нам нельзя.
Полковник пожал плечами.
— Ну, хорошо, приведите их сюда.
Написанный рукой полковника Машина смертный приговор лежал еще с вечера в письменном столе полковника. Когда братьев привели, полковник достал лист бумаги, где приговор был изложен в трех коротких пунктах. Сдавленным голосом зачитал он его двум красивым молодым людям, стоявшим перед ним навытяжку.
Когда после первых слов стал ясен смысл всей церемонии, Никола бросил на брата испуганный взгляд. Никодим, пытаясь подбодрить брата, во время чтения приговора не сводил любящих глаз с лица Николы. Легкая снисходительная улыбка играла на его губах, как будто он слушал анекдот, соль которого была ему давно известна. Когда полковник закончил с перечислением всех вменяемых братьям преступлений против нации и объявил о назначенном им наказании, Никодим лишь спросил:
