— Когда?
Полковник судорожно сглотнул:
— Сейчас.
Он ждал от братьев какой-то реакции, но ее не последовало.
— Не желаете ли вы сказать что-то в свою защиту?
Никодим отрицательно покачал головой.
— Нет. Какая от этого может быть польза?
Никола тоже сказал:
— Нет, ничего.
— Какие-нибудь последние пожелания?
— Разве что сигарету.
Никола тоже попросил одну.
— И еще одна просьба, господин полковник, — сказал Никодим. — Дайте команду, чтобы нас расстреляли вместе и вместе похоронили.
— Обе просьбы будут удовлетворены.
— Три, — поправил Никодим и стал загибать пальцы: — Сигареты, расстрел, похороны.
— Верно, три.
Побледнев, полковник приказал Танкосичу отвести арестованных во двор позади караульного помещения. Там находилась небольшая, окруженная с трех сторон высокими стенами лужайка, где с незапамятных времен казнили за различные преступления множество военных преступников.
— Вы помните тот воскресный вечер в «Калараце» на прошлой неделе? — спросил Танкосич Никодима, когда они шли вдоль здания.
Никодим бросил удивленный взгляд на это хищное, с каким-то волчьим выражением лицо — и тут же быстро отвел глаза. Это был не тот момент, который он желал бы взять с собой на тот свет.
— С чего это я должен помнить? — равнодушно спросил он.
— Вы заставили играть национальный гимн, и все офицеры должны были подняться в Вашу честь. Я тоже был среди них. Не припоминаете?
— И за это нас должны расстрелять? — недоверчиво спросил Никодим.
— Именно за это, — с издевкой сказал Танкосич.
— Не слишком ли суровое наказание? — возразил Никодим.
— У вас хватает преступлений. В приговоре все написано.
Это не требовало ответа, и процессия в молчании двинулась дальше. Внезапно Никола остановился.
— Проклятье! — выкрикнул он.
Танкосич тут же уперся револьвером ему в спину, и одновременно шесть винтовок были взяты наизготовку.
— В чем дело? — спросил Никодим.
— Я вечером написал письмо Нанетте и забыл отравить его. Лежит с написанным адресом и наклеенной маркой на столе в спальне.
— Может, тебе повезет, и найдется добрая душа, которая бросит письмо в ящик.
— Да, если мне повезет.
Они пришли на место. Никаких столбов для расстрела приготовлено не было, и Танкосич вынужден был без всякой помпы просто поставить братьев к стене рядом друг с другом. Поскольку полковник разрешил осужденным сигарету, он вынул портсигар и предложил светским голосом:
— Сигарету, господа?
— Если Вас это устроит, мы предпочли бы свои, правда, Никодим? — сказал Никола.
Танкосич пожал плечами.
— Я не могу тут вас в чем-то упрекнуть. Если бы я мог себе позволить, то курил бы такие же.
Никодим достал серебряный портсигар и предложил сигарету брату. Оба молча закурили, положив руки на плечи друг другу. Они глубоко затягивались и наслаждались каждым вдохом. Никола первый закончил курить, и, когда он выбросил окурок, Никодим последовал его примеру.
Танкосич приказал солдатам приготовиться, но тут вспомнил, что приговоренным нужно завязать глаза, и отменил приказ. Когда он спросил братьев, есть ли у них носовые платки, Никодим с нетерпением путешествующего, который боится упустить свой поезд, сказал:
— Оставьте это, давайте, наконец, покончим с делом.
Братья обняли и поцеловали друг друга. На их лицах отсутствовал какой-либо страх, когда они повернулись к расстрельной команде.
Лейтенант Танкосич занял место на безопасном расстоянии от солдат и поднял саблю. По команде «Огонь!» клинок сверкнул в воздухе и прогремел залп из шести выстрелов. Шесть пуль впились в грудь и лицо каждого из братьев Луньевицей. Они упали на бок, словно кегли. Танкосич немного подождал, затем подошел и выстрелил каждому в затылок.
Он ожидал, что их смерть принесет ему чувство торжествующего удовлетворения, но не ощущал ничего, кроме разочарования и пустоты. Если бы, по крайней мере, они просили о пощаде или громко протестовали, — но ничего такого не произошло, и Танкосич чувствовал себя обманутым. Они были преступниками, а он мстителем, но при взгляде на безжизненные тела с обезображенными лицами он внезапно испытал что-то вроде раскаяния.
Танкосич дал команду солдатам отправляться в казарму и остался около убитых. Перевернув их на спину, он вынул из карманов портсигары, деньги, зажигалки и снял кольца с пальцев. Затолкав все в свои карманы, Танкосич уже собрался идти, как ему пришло в голову еще кое-что. Решительно вернувшись, он стащил с братьев забрызганные кровью кавалерийские сапоги из лакированной кожи.
3 часа ночи
Группа во главе с полковником Мишичем устремилась из Старого Конака во двор здания, где оказалась застигнута неожиданностью — на иссушенную землю падала мелкая изморось.
Богданович с четырьмя офицерами остался, чтобы проверить подвал и чердак.
Внезапно сильный порыв ветра заставил Лазу Петровича остановиться под навесом.
— Ради всего святого, господин полковник, — взмолился он, — скажите, чтобы принесли мою фуражку. У Ваших молодых людей на голове густые волосы, а у меня их осталось совсем немного. Остаться под дождем без фуражки для меня верная гибель.
Мишич пристально посмотрел на него.
— Вы что, действительно боитесь смерти?
— От простуды — да, от пули — нет, вернее, от хорошего прицельного выстрела. Это — просто халтура. — Он показал на свою перевязанную руку.
Капитан Ристич похлопал по плечу одного младшего лейтенанта, чьи волосы были такими густыми и всклоченными, как парик у клоуна.
— Дайте ему фуражку. Вообще-то, обычно на военной службе люди привыкают к тому, чтобы побыть под дождем, но наш генерал наверняка не нюхал полевой службы — у него были особые обязанности, в постели королевы. Уж там наверняка всегда хороший климат.
— В высшей степени неуместное замечание, господин капитан, к тому же отдает дурным вкусом, — сказал Лаза, прежде поблагодарив лейтенанта, который просто положил на голову генерала собственную фуражку.
Перед караульным помещением они встретились с полковником Машиным, он стоял с двумя штатскими — будущими министрами, — и те непременно хотели знать, почему им до сих пор не сообщили об успешном завершении путча.
— Куда вы направляетесь? — спросил офицеров Машин.
— В Новый Конак. Они должны быть где-то там.
Штатские насторожились, и Любомир Живкович, молодой адвокат, принадлежащий к радикалам, спросил:
