— Они с этим не имели ничего общего, и ты знал это.
Ему было свойственно просто не слышать упрека. Если он принял какую-то линию защиты, сдвинуть Александра с нее было невозможно.
— Если бы я согласился с предложением Таубе, мы смогли бы пожениться на год раньше.
— Наша женитьба — вот отчего умер твой отец. Мы сделали то, что не смог Кнезевич. Отец любил тебя, а ты…
— Если бы он меня действительно любил, не стал бы возражать против нашей женитьбы. Но о чем мы говорим…
Он замолчал. Слышно было, как рядом кто-то открывал дверцы шкафов и ящики столиков.
— Грабители, — прошептал он.
Шелест бумаг и замечания, которые делались по поводу найденных писем, указывали на то, что их хотят использовать как обвинительный материал против королевской четы.
— Ты слышала? — спросил Александр, когда голоса удалились. — Они хотят затеять против нас процесс. Абсурд какой-то!
— Это лучше, чем быть убитыми, — твердо заявила Драга.
Даже сознание того, что их жизни не грозит непосредственная опасность, не могло, тем не менее, унять навалившуюся на сердце тоску.
— Если дело дойдет до процесса, нас обвинят во всех мыслимых преступлениях: убийство, растрата денег, разврат. Найдут мужчин, которые поклянутся, что спали со мной и бог знает что еще. Ты станешь меня потом презирать?
— Никогда. Я…
Она прижалась лицом к его плечу.
— Я знаю, не станешь. Все это ты слыхал и раньше и все равно не переставал меня любить. Ты любил меня так, как любили немногих женщин, и это мое самое большое утешение перед тем недобрым, что предстоит. Каждая женщина когда-то, хотя бы раз, чувствует, что судьба ей что-то недодала. И я знала такие моменты, но сейчас, когда смерть так близка, от нас только в нескольких комнатах, теперь…
— Давай не будем говорить о смерти, — сказал он.
Его хриплый голос нарушил ту нежность, которая переполняла ее. Неужели он никогда не сможет вести себя как мужчина, ему всегда нужно говорить так, словно он дерзкий юнец? Тогда, возможно, она смогла бы действительно любить его, его, единственного человека, который был всегда добр к ней. И ей не пришлось бы чувствовать себя проституткой, которая спит с ним потому, что он платит щедрее, чем другие мужчины.
Она подошла к окну. Дождя больше не было, ветер дул теперь с востока и гнал облака, несущиеся по небосклону, словно табун лошадей. Парк выглядел мирно и спокойно. От Нового Конака доносились обрывки голосов; над головой слышались шаги — видимо, поиск продолжался на чердаке. На первом этаже горел свет — вероятно, керосиновая лампа, — слегка освещая двор на задней стороне здания. Неожиданно Драга увидела человека, шедшего от ворот парка. Она напрягла зрение, сдвинула осторожно гардины и прижалась лбом к стеклу. Когда человек подошел ближе, стали слышны шаги по щебню и звон шпор. Он не спешил. Остановился, зашел за куст, вероятно, чтобы помочиться. Или пытался пройти к Конаку незамеченным от тех людей, которые, словно взбесившись, бесчинствовали во дворце? С замиранием сердца она ждала, когда он выйдет из-за кустов. Наконец его снова стало видно; медленно — или осторожно? — он двинулся вдоль розария. Теперь человек был достаточно близко, и по голубому цвету формы можно было заключить, что это один из кавалеристов или лейб-гвардейцев. Он вдруг оказался в тусклом свете лампы и, скорее инстинктивно, чем зрением, Драга узнала капитана Любу Костича, командира личной охраны короля. Не помня себя она закричала:
— Это капитан Костич! Саша, мы спасены! Слава богу, мы спасены!
Не дожидаясь ответа мужа, она распахнула окно и высунулась наружу.
— Нет! Не надо! — закричал Александр за ее спиной.
— Капитан Костич! — закричала она. — Король в опасности! Спасите его, спасите! Капитан Костич, ради…
Ее слова перешли в крик ужаса, когда она увидела, как человек внизу вытащил револьвер и прицелился. В паническом страхе она присела, тут же грянул выстрел, пуля попала в раму окна и рикошетом прошла вдоль стены. Раздался второй выстрел, пуля просвистела через открытое окно и застряла в противоположной стене. Драга прижалась к стене возле окна, будто пытаясь в нее вдавиться.
— Это был на самом деле Костич?
— Да.
— Значит, он с ними заодно, — спокойно заметил Александр.
Они ждали дальнейших выстрелов, но их больше не последовало. Слышно было, как Костич побежал к заднему входу и захлопнул за собой дверь.
— Теперь он приведет сюда остальных. Ах, зачем только я его позвала? Ну, зачем?
— Я хотел тебя удержать, но было уже поздно.
Она закрыла окно и опустила тяжелые железные жалюзи, теперь уже ненужные меры предосторожности, потому что в парке снова стало тихо и спокойно.
— Как я могла поступить так глупо? — застонала она. — Теперь мы погибли. Прости меня, Саша.
— Не кори себя. Рано или поздно нас все равно нашли бы. Только теперь это случится быстрее, вот и все.
Она знала: он просто хочет ее утешить, хотя за несколько минут до этого пребывал в убеждении, что они будут спасены. Драга испытывала огромное сострадание к этому молодому человеку, которого будут истязать по ее вине, к молодому королю, который никогда и ни в чем не упрекнул ее, даже на краю пропасти. Впервые с тех пор, как они жили вместе, она восхищалась им, восхищалась его мужеством и непоколебимой привязанностью к ней. Она опустилась на колени и умоляла Бога сохранить жизнь этому достойному жалости, преданному своими подданными королю и взять ее жизнь вместо его. Она обращалась к Богу, как будто он был не чем-то туманным и неосязаемым в мире неведомого, а стоящим рядом человеком, слегка наклонившимся к ней, чтобы лучше ее расслышать.
Шаги над ними удалились в направлении лестницы. Теперь слышен был только далекий шум голосов в вестибюле; их неизменяющийся, равномерный звук позволял думать, что открытие капитана Костича остальным еще не известно.
Драга поднялась с колен и встала рядом с Александром.
— Сколько еще, как ты думаешь, Саша?
— Они не спешат, теперь они знают, что нам не уйти.
— Они нас убьют.
— Нет, не думаю. Вот если бы они нашли нас в спальне, то наверняка убили бы. Но сейчас все успокоились и протрезвели.
— Капитан Костич хотел меня застрелить! Может быть, они вообще собирались убить меня, а не тебя. Тогда не мешай им. Не пытайся меня защитить. Я прошу тебя.
Он поцеловал ее.
— Не говори глупости.
— Я знаю, ты в Бога не веришь. Но давай помолимся вместе.
— О чем?
— Чтобы Он простил нам наши грехи.
Она почувствовала, как Александр напрягся.
— Какие еще грехи? — холодно спросил он.
— Мы грешили, Саша. Подумай о тех людях, которых мы арестовали, их пытали, казнили. Только за то, что они были против нас.
